Анна Грейси - Отважная бродяжка

Амелия тут же проглотила рыдания:

— Дом обшарпан и выглядит весьма неприглядно, хотя конюшни, кажется, достаточно хорошо…

— Меня нисколько не волнуют конюшни! Что с моим внуком? — сердито прервала ее леди Кейхилл.

— Его слуга сказал мне, что Джек ни с кем не видится.

Пожилая леди нахмурилась:

— Что значит «ни с кем»?

— «Ни с кем», бабушка, значит «вообще ни с кем». Он, то есть Джек, притворился больным и послал мне записку, выражая благодарность за мое беспокойство и сожаление, что не может оказать гостеприимство. Гостеприимство! Собственной сестре!

Амелия нащупала в ридикюле новый носовой платок, промокнула навернувшиеся слезы и продолжила:

— Разумеется, я настаивала, чтобы пройти к нему и ухаживать за ним, но его человек — иностранец — даже не позволил мне подняться по лестнице. Отсюда я заключила, что Джек был вовсе не болен… просто… пьян! Он совершенно никого не принимает. И, по словам слуги, ведет себя так с тех самых пор, как вернулся из Кента.

Пожилая леди долго сидела молча, обдумывая услышанное.

— Кент, говоришь? Господи, как бы я хотела, чтобы ему никогда не встречалась эта отвратительная маленькая давенпортская шлюшка. — Она взглянула на внучку. — Я предсказывала, помнишь, что рано или поздно помолвка будет расторгнута…

— К сожалению, да, бабушка.

— Замечательно! — страстно произнесла леди Кейхилл. — По крайней мере, теперь он избавлен от этой мерзкой гарпии.

— Но, бабушка, кажется, это разбило ему сердце.

— Ерунда! У него прекрасное сильное сердце. В нем течет моя кровь, разве нет? Когда доживешь до моих лет — прекратишь нести всякую чушь о разбитых сердцах и другой подобной несуразице. Тела излечиваются, и сердца — тоже.

Вновь последовало длительное молчание.

— Но в том-то и дело, бабушка! — произнесла наконец Амелия. — Тело ведь не всегда удается вылечить, не так ли? Слуга Джека утверждает, что его нога все еще очень плоха и постоянно болит, хотя он и может ходить.

Леди Кейхилл вспомнила, как выглядел ее любимый внук, когда однажды приезжал с войны в Испании. Каким высоченным, крепким парнем был до своего последнего отъезда. А теперь…

Она впилась взглядом во внучку:

— Никогда не произноси при мне подобного вздора, девочка, слышишь?! Никогда! Мой мальчик все такой же прекрасный молодой человек, каким и был всегда, заруби себе на носу! В нем никогда не исчезнет боевой дух.

— Боевого духа я не заметила, бабушка.

— Ты пытаешься убедить меня, девочка, что мой внук совершенно пал духом и скрывается от мира просто потому, что расстроилась его помолвка с этой красивой бессердечной гадюкой? Тьфу, ты! — фыркнула леди Кейхилл. — Ты не заставишь меня в это поверить, да не за какие коврижки.

— Верно, — медленно произнесла Амелия. — Но это лишь вершина айсберга… Говорят, он больше никогда не сможет ездить верхом. А сколько его друзей убито на войне… И, бабушка, вы же знаете, какую боль причинил ему папа, оставив, по сути, нищим…

— Бог его знает, что за блажь тогда нашла на вашего отца, — согласилась леди Кейхилл. — Мало, что лишил мальчика наследства, но, видите ли, завещал ему «все, что найдется в моих карманах в день смерти…» Тьфу! Полное безумие! Какое величайшее совпадение, что он умер аккурат после ночи, которую провел за карточной игрой в клубе «Уайтс»[1]. Не выиграй он тогда тот документ — право собственности на «Севеноукс», — сейчас у мальчика и крыши над головой не было бы!

Леди Кейхилл снова раздраженно фыркнула. Да, Джеку пришлось пережить несколько ужасных ударов судьбы, причем один за другим. Но, даже делая скидку на излишнюю драматизацию, свойственную Амелии, кажется, Джек со всем этим плохо справляется. Нельзя было допускать, чтобы он впал в такую хандру. Необходимо что-то предпринять, как-то вывести его из этого состояния.

В дверь тихо постучали.

— Ну, в чем дело, Фитчер? — рявкнула пожилая леди, издерганная беспокойством за внука.

— Простите меня, миледи, — поклонился дворецкий. — Вам только что доставили письмо.

Он снова поклонился хозяйке, протягивая на серебряном подносе запечатанный лист бумаги.

Леди Кейхилл взяла его и пренебрежительно сморщила нос, заметив сколь неразборчив почерк.

— Фу, — пробормотала она, — даже без подписи.

Она перевернула листок и сломала печать. Затем пробежала текст глазами, хмурясь и что-то сварливо бормоча себе под нос. Наконец разочарованно бросила бумагу на пол.

— Что там, бабушка?

— Проклятье, не разобрать ни слова. Скверный почерк и отвратительное правописание. Ума не приложу, кто бы мог послать мне такую абракадабру. Брось это в огонь, девочка!

Молодая женщина подняла и разгладила листок:

— Хотите, я попробую прочитать?

Услышав от бабушки очередное фырканье, она посчитала его за согласие и начала читать вслух, иногда застревая на орфографических ошибках и неразборчиво написанных словах, которых оказалось великое множество:

«Миледи мне должно быть стыдно обращаться к Вам так как Вы находитесь гораздо выше моего положения чтобы писать графиням но я не могу представить кто еще повернется к…»

— Так это просьба! — негодующе воскликнула вдовствующая графиня. — В огонь и немедленно!

— Думаю, не стоит, бабушка, — заметила Амелия, просмотрев письмо дальше. — Позвольте мне закончить.

«…моей бедной девочке оставшийся совершено одной в мире без семьи что позаботилась бы о ней но это действительно кажется позором что дочь аристократа должна стать прислугой чтобы остаться в живых…»

Глаза леди Кейхилл зажглись гневом:

— Ей-богу, она пытается подсунуть нам одну из девиц, прижитых вашим отцом где-то на стороне!

— Бабушка! — покраснела потрясенная Амелия.

— О, не будь такой лицемеркой, девочка. Ты должна знать, что у вашего отца было немало любовниц после кончины вашей дорогой матушки, но они ничего для него не значили, так что брось притворяться. Однако к нам это дело никакого касательства не имеет. Уверена, ваш отец не оставил бы ни одного прижитого им ребенка без обеспечения. В конце концов, он был джентльменом, хоть и глупцом! Говорю тебе, сейчас же брось эту дерзкую бумагу в огонь!

Но внучка забыла о стыдливости и жадно продолжала читать:

— Нет, подождите, бабушка, послушайте вот это:

«И поскольку я была ее старой нянькой даже если некоторые и говорят что я недостаточно хороша чтобы быть нянькой у дочери викария это ложится на меня чтобы сообщить Вам к чему пришла моя девочка поскольку Вы были крестной матерью мисс Марии ее бедной усопшей матери…»