Елена Арсеньева - Последний кошмар «зловещей красавицы» (Александр Пушкин – Идалия Полетика – Александра Гончарова. Россия)

– Макака, надо полагать, это я? – без малейших признаков обиды осведомился гость.

– А то кто же! – задорно отозвалась старая дама.

– Ну да, я – макака, а вы, как мы помним, красавица неописуемая, – покладисто кивнул гость. – Объяснитесь же тогда, сударыня, за каким чертом вы так рвались за любовью сей макаки? И почему любовь ваша так скоро обратилась в ненависть?

– Неужто вы еще не поняли? – окрысилась старая дама. – Неужто вы не знаете того единственного средства, которое превращает любовь в ненависть? Есть такая болезнь… Вы же сами писали о ней, что она страшней чумы, черного сплина, лихорадки и повреждения ума…

– Ревность? Значит, вы все же ревновали? Ревновали не к Натали, а к Александрине?

– Да, – мрачно прошептала старая дама. – Я ревновала к ней. И не только вас!

– Кого же еще? – быстро спросил гость.

– Кого еще?! И вы спрашиваете?! Ведь и вы ревновали Александрину к нему. Вас бесили не его невинные заигрывания с Натали. Вас бесило, что он имел виды на Александрину!

– Ну, сударыня… – развел руками гость. – На Дантеса, что ли, намекаете? Тут вы, воля ваша, что-то напутали. Как ни далеки мы там, – он воздел указательный палец своих небольших ухоженных рук к небесам, – от мирских забот и слухов, однако даже там всякому известно, что причина гибели моей весьма благочестива – защита чести жены, которая стала жертвою грязных домогательств Дантеса и его папаши Геккерена. Кстати, – небрежно добавил он, – вы знали, что любовник ваш был заодно и любовником своего приемного отца?

– Любовник мой и муж вашей свояченицы Катрин, – уточнила старая дама. – А также, почти не сомневаюсь, любовник Натали… Ну да, я знала. Но коли сие вас прежде не смущало, почему должно было смущать меня? Подобные отношения в то время в высшем обществе были весьма часты. До меня доходили слухи, что и вы в свое время отнюдь не были им чужды, а также этот мальчишка… еще один малорослый уродец и, заметьте, тоже рифмоплет… и очень талантливый, ах, не менее талантливый, чем вы… тоже подстрелили его на дуэли, в точности как вас… Да как же его? «Выхожу один я на дорогу»… Он еще стихи после вашей гибели написал: «Погиб поэт, невольник чести пал…» Чести! Скажите пожалуйста! – ехидно хихикнула старая дама. – Нет, не могу вспомнить его имени. Положительно, я все-таки стала порой страдать провалами в памяти. Да Господь с ним, с тем несчастным пиитом. Гораздо важнее то, что я отлично помню разговоры, которые по поводу ваших отношений с Дантесом, Натали, Катрин и Александриной ходили после вашей последней дуэли. Тот же князь Трубецкой, нами уже упоминавшийся, на эту тему высказывался так: «Судя по тому, что Дантес постоянно ухаживал за дамами, надо полагать, что в сношениях с Геккереном он играл только пассивную роль. Он был очень красив, и постоянный успех в дамском обществе избаловал его: он относился к дамам вообще как иностранец, смелее, развязнее, чем мы, русские, а как избалованный ими, требовательнее, если хотите, нахальнее, наглее, чем даже было принято в нашем обществе. Дантес часто посещал Пушкиных. Он ухаживал за Наташей, как и за всеми красавицами (а она была красавица), но вовсе не особенно «приударял», как мы тогда выражались, за нею. Частые записочки, приносимые Лизой (горничной Пушкиных), ничего не значили: в наше время это было в обычае. Пушкин хорошо знал, что Дантес вовсе не приударяет за его женою, он вовсе не ревновал, но, как сам он выражался, ему Дантес был противен своею манерою, несколько нахальною, своим языком, менее воздержанным, чем следовало с дамами, как полагал Пушкин. Надо признаться, при всем уважении к высокому таланту Пушкина, это был характер невыносимый…» Ну, вы понимаете, так князь Трубецкой говорил, – заметила старая дама как бы в скобках.

– Будто вы сами иначе полагаете! – фыркнул гость.

Впрочем, не было заметно, чтобы он слишком уж обиделся, оттого дама продолжала:

– Ну так вернемся к воспоминаниям князя Александра Васильевича о вашем характере, который он называет невыносимым. Далее он говорил о вас следующее: «Пушкин все как будто боялся, что его мало уважают, недостаточно почета оказывают; мы, конечно, боготворили его музу, а он считал, что мы мало пред ним преклоняемся. Манера Дантеса просто оскорбляла его, и он не раз высказывал желание отделаться от его посещений. Натали не противоречила ему в этом. Может быть, даже соглашалась с мужем, но, как набитая дура, не умела прекратить свои свидания с Дантесом…» Как видите, князь судил о моей кузине весьма объективно! – хихикнула старая дама. – Впрочем, вы и сами считали Натали не больно-то умной, верно? Я читала вашу опубликованную переписку. Какие комплименты вы отпускаете жене! Не будь она так слаба характером, она сто раз отхлестала бы вас по щекам! Но я продолжаю. Князь Александр Васильевич также рассказывал: «Быть может, Натали льстило, что блестящий кавалергард всегда у ее ног. Когда она начинала говорить Дантесу о неудовольствии мужа, Дантес, как повеса, хотел в этом слышать как бы поощрение к своему ухаживанию. Если бы Натали не была так непроходимо глупа, если бы Дантес не был так избалован, все кончилось бы ничем, так как, в то время по крайней мере, ничего, собственно, и не было – рукопожатия, обнимания, поцелуи, но не больше, а это в наше время были вещи обыденные…»

Старая дама умолкла на мгновение, чтобы перевести дух. Видно, тема сильно ее интересовала и она скопила порядочный «матерьял», цепко держала его в памяти.

– «Часто говорят о ревности Пушкина, – продолжила цитировать дама, будто читая по написанному. – Мне кажется, тут есть недоразумение. Пушкин вовсе не ревновал Дантеса к своей жене и не имел к тому повода. Необходимо отделить две фазы в его отношении к Дантесу: первая, летняя, окончившаяся женитьбой того на Катрин, вторая, осенняя, приведшая к дуэли. Брак все прикрыл и всех помирил. Теперь Дантес являлся к Пушкиным, как родной, он стал своим человеком в их доме, и Пушкин не выражался об нем иначе, как в самых дружественных терминах. Дантес уже перестал быть для него невыносимым человеком. Откуда же дуэль? Чем вызвана ссора? Где бесчестие, смываемое только кровью? Это уже вторая фаза. Гончаровых было три сестры. Наталья, вышедшая за Пушкина, чрезвычайно красивая, но чрезвычайно глупая; Екатерина, на которой женился Дантес, – и Александра, очень некрасивая, но чрезвычайно умная девушка. Еще до брака Пушкина и Натали Александрина знала наизусть все стихотворения своего будущего beau-frйre [2] и была влюблена в него заочно. Вскоре после брака Пушкин сошелся с Александриною и жил с нею. Подумайте сами, мог ли Пушкин при этих условиях ревновать жену свою к Дантесу? Если Пушкину и не нравились посещения Дантеса, то вовсе не потому, что Дантес балагурил с его женою, а потому, что, посещая его дом, Дантес встречался с Александриной. Влюбленный в Александрину Пушкин опасался, чтобы блестящий кавалергард не увлек ее. Вот почему Пушкин совершенно успокоился, узнав от жены, что Дантес бывает для Катерины и просит ее руки. Вот почему после брака Дантеса с Катериной Пушкин стал относиться к Дантесу даже дружески… Вскоре после женитьбы на Катрин, в октябре или ноябре, Дантес с молодой женой задумали отправиться за границу к родным мужа. И во время этих сборов оказалось, что с ними собирается ехать и Александрина. Вот что окончательно взорвало Пушкина, и он решил во что бы то ни стало воспрепятствовать их отъезду. Он опять стал придираться к Дантесу, начал повсюду бранить его, намекая на его ухаживания, но не за Александриною, о чем он вынужден был умалчивать, а за Натали. В этом отношении Пушкин был действительно невыносим. На святках был бал у португальского посланника. Во время танцев я, желая отдохнуть, вошел в кабинет, все стены которого были увешаны рогами различных животных, убитых посланником, ярым охотником. Вошел Пушкин: «Вы зачем здесь? Кавалергарду, да еще неженатому, здесь не место. Вы видите, – он указал на рога, – это комната для женатых, для мужей, для нашего брата!» – «Полноте, Пушкин, вы и на бал притащили свою желчь; вот уж ей здесь не место». Вслед за этим он начал бранить всех и вся, между прочим Дантеса, и так как Дантес был кавалергардом, то и кавалергардов… Пушкин все настойчивей искал случая поссориться с Дантесом, чтобы помешать отъезду Александрины. Случай вскоре представился. В то время несколько шалунов из молодежи – между прочим, Урусов, Опочинин, Строганов… – стали рассылать анонимные письма по мужьям-рогоносцам. В числе многих получил такое письмо и Пушкин. В другое время он не обратил бы внимания на подобную шутку и, во всяком случае, отнесся бы к ней, как к шутке, быть может, заклеймил бы ее эпиграммой. Но теперь он увидел хороший предлог и воспользовался им по-своему». Так уверяет достопочтенный князь Трубецкой, – закончила старая дама.