Татьяна Басанская - Звездные ливни

И ощущая в своих волосах заплутавший мужской запах, Рута упивалась желанной победой. Какое ей дело до ругани отца, угрозы вовсе не пугают ее. Лишь только батюшка узнает, с кем она была в эту ночь, весь его гнев растает.

Но все вышло иначе. Стоило только Руте произнести заветное имечко, как отца едва удар не хватил. Судорожно глотая воздух, словно рыба, пойманная в сети, Блюд медленно опустился на лавку. Боярыня Орина, забыв о дочери, принялась суетиться вокруг него, а ключница торопливо наливала в чашу настой валерианового корня. В последний год Блюд стал часто жаловаться на сердце, и Купава каждый день заботливо заваривала для отца травы, чтобы они всегда были под рукой. В это утро снадобье оказалось весьма кстати после жестокого подарка, преподнесенного непутевой старшей дочерью.

Отдышавшись, боярин медленно поднялся на ноги и, весь черный от гнева, снял со стены кожаный хлыст, которым не раз стегал провинившихся холопов…

— Батюшка! Опомнись, пожалей сестрицу! — закрывая собой Руту, в ноги Блюду бросилась меньшая дочь Купава. Отец в последний момент успел отвести руку, и хлыст со свистом полоснул половицу.

— Уйди к себе, Купава! — рыкнул боярин. — Не гневи меня, иначе и тебе под горячую руку достанется в назиданье.

— Батюшка, родненький…

Орина подхватила под мышки младшую дочь и силой поволокла к выходу из горницы.

— Иди к себе, Купавушка. Ты ничем сестре не поможешь теперь…

Боярыня отвела плачущую девушку в светлицу и заперла на ключ, чтобы та не вздумала вновь перечить отцу. Ни к чему хорошему это не приведет, лишь распалит гнев боярина.

Купава долго билась в тяжелые двери, пока, утомившись, не рухнула на пол. Обхватив колени, она горько заплакала, ругая себя за то, что в свое время не открыла матушке тайну Руты. Ей казалось, что именно она виновна в беде, случившейся со старшей сестрой. Ведь еще зимой можно было предугадать, что упрямая Рутка обязательно доведет до конца задуманное…

— Святополка князь выпустил из поруба. Определил ему житье в Вышгороде, на глазах у себя, чтобы боле смуты не затевал да от Киева западные земли отрывать не пытался, — объявил гость и бросил сторожкий взгляд на старого боярина Блюда.

— А с латинянином как порешили?

— Вчера представился.

— Пыток не выдержал?

— Да нет. Здоровьем слабый был, а все туда же — заговор плести, смуту сеять вместо того, чтобы о Боге думать.

— Все мы под Богом ходим, — перекрестился хозяин. — Почто застыла? — шумнул он на старшую дочь, слишком внимательно вслушивающуюся в разговор отца с гостем. — Ставь миски на стол да ступай к себе.

— Дочка твоя как заневестилась, — покачал головой седовласый воевода. — Знатная красавица стала, глаз не отвести… Сговорена уже за кого? Такую красу любой захочет в свой дом ввести.

Привыкшая к похвале, Рута слегка зарумянилась и горделиво повела плечом, бросив снисходительный взгляд на младшую сестру.

— Пока не тороплюсь, всего-то исполнилось шестнадцать лет девке. К чему спешить? — отмахнулся Блюд. — Пусть подольше в отцовском доме поживет. Девичий век короток, замуж выйдет — волю сразу потеряет.

— Темнишь, друже, — хитро прищурился воевода Волчий Хвост. — Наверно, кого-то наметил уже себе в зятья, и, видать, не из простых. Такая красавушка выросла — любо-дорого посмотреть. Да и приданое, конечно, выделишь немалое.

Хозяин помрачнел:

— А для кого мне все это беречь? Только дочери у меня и остались. Сыны погибли в походах княжьих…

— Да, друже, жаль парней, хорошие воины были, сильные, все в тебя. Младший-то как?

— Болеет все. Лучшие лекари не знают, чем помочь. Только вот Купавка с ним и возится еще, травы какие-то собирает, отвары делает, в баньке парит, в росах купает.

— Помню, помню. Твоя затейница еще совсем малая была, а все к лесу тянулась, обо всем допытывалась — отчего облака в небе бегут да почто листья на деревьях растут, и яблони по весне цветут. Похоже, разумницей растет меньшая твоя доченька. Ох, и хороши твои девоньки, не прогадай с женихами.

— Не прогадаю, уж постараюсь, — Блюд многозначительно усмехнулся и приказал дочерям: — Ступайте к себе.

Девушки послушно оставили горницу и вышли, провожаемые пристальным взглядом старого воеводы.

— Хороши, хороши твои доченьки. Одна — красавица, другая — умница. Жаль, сын у меня уже женат. Обязательно сосватал бы в свой дом одну из твоих любушек. Найдешь им мужей хороших, внуки пойдут, тебя станут радовать, старость твою лелеять.

— Дочери-то хороши, а вот сынок… — горестно покачал головой Блюд. — Видать, Господь наказал меня за грех мой тяжкий. Да и князя, видно, не помиловал, ежели старший сын возжелал в спину ему ударить. Впрочем, какой он Владимиру сын…

— Святополк хоть и приемный, но все же сын, — строго заметил воевода. — Да никто толком и не знает, кто его настоящий отец.

— Ты ради чего пришел сюда? Прошлое ворошить? — сердито нахмурился боярин.

— Хочу узнать — на чьей стороне будешь. Ежели что… — тихо проговорил воевода. — Князь сдал последнее время, хворает сильно, злой стал, недоволен всем.

— Да как же ему счастливым быть? Сыновья так и норовят в спину ударить. Казалось бы, ничем князь Святополка не обидел: растил как родного, в жены ему дочь польского короля Болеслава Храброго сосватал. Такого могучего тестя в родичи выбрал, а этот пес шелудивый что умыслил…

— Вот полячка-то и сбила княжича с толку. Она да еще епископ Рейнберн. Хотя… Ежели по справедливости, то именно Святополку после Владимира Киев должен перейти. Ведь он — сын старшего Святославича, Ярополка. А Владимир ему выделил в правление небогатый Туров. Ярославу Новгород достался, Святославу — богатые Древлянские земли, Судиславу — Псков, Позвезду — Переяславль, Борису — Ростов, Глебу — Муром, Брячиславу, сыну умершего Изяслава, — Полоцк, даже Станиславу, хотя совсем еще дитя сущее, князь Смоленск хочет отдать. Как же тут обиды не держать?

— Глупо рассуждаешь, друже. Видать, и Святополк так же, как ты, ничего не уразумел в мыслях Владимира. Ярославу Новогорода не удержать. Волю там любят и князей не жалуют. Не забывай и о том, что Владимир перед походом на Ярополка город дядьке своему отдал — варяжичу Добрыне. А потом нарушил обещание и сыновей стал присылать на княжение. Отчего Вышеслав, старший сын Владимира, в Новгороде так скоро умер? Никто того не ведает, — боярин многозначительно изогнул седую бровь. — Теперь Ярослав на Волхов заявился. Он, конечно, поумнее всех прочих сыновей Владимира будет, но, помяни мое слово, — недолго и этому сидеть в Новогороде. Добрыня хотя и стар, да хитер, как никто иной. И сын его Коснятин весь в него уродился. Вот и посуди: каково в одной берлоге двум медведям ужиться? Остальных княжичей даже в расчет принимать не стоит. Все они слишком малы и неразумны для того, чтобы бороться за власть. Пожалуй, разве что Мстислав может голос поднять, слишком смел да охоч до брани, но его Владимир-князь вообще в Тмутаракань отправил. Вроде бы почет, но слишком уж опасный — к степнякам под бок, да и Византия тоже не дремлет. Так что, сынок любезный, уж постарайся — храни покой государства Киевского. Ежели голову на плечах при этом не потеряешь. Вот и выходит, что напрасно Святополк жену свою, полячку своенравную, слушать вздумал. У бабы волос долгий да ум короткий. Именно Святополк ближе всех к киевскому престолу сидит. От Вышгорода до Киева — рукой подать да один шаг ступить.