Анна Кэмпбелл - Семь ночей в постели повесы

Высечь его мало за то, что он ее мучит, но Джозефа по-прежнему одолевало любопытство. Он поднял другую руку к подбородку и повернул ее лицо. Так близко он различал каждую ресничку и золотистые ободки вокруг зрачков. Ноздри ее раздулись, словно она вбирала его запах точно так же, как он вбирал ее.

Или, быть может, она так напугана, что не может дышать?

– Вопрос в том, будет ли совращение невестки моего врага таким же запоминающимся, как совращение его жены? – промурлыкал он.

– Ублюдок… – прошипела она, обдав его лицо теплым дыханием.

Он улыбнулся, когда глаза ее расширились от страха.

– Совершенно верно, belladonna.

Он медленно наклонился и прильнул ртом к губам девушки. Запах дождевой свежести ударил в ноздри, вскружив голову нетерпеливым ожиданием. Она не отстранилась, но губы оставались плотно сжатыми. Атласное тепло опьянило Джозефа.

Он скользнул губами по ее губам, скорее, в некоем намеке на поцелуй, чем в настоящем поцелуе. Даже когда кровь вскипела в жилах, настаивая, чтоб он овладел ею, что она здесь именно для этого, Джозеф Меррик сохранил соприкосновение легким, дразнящим. И не сжимал объятий, чтобы удержать ее. Агония неопределенности граничила с наслаждением, пока он ждал, когда она вырвется, проклиная и понося его. Но она оставалась неподвижной, как фарфоровая статуэтка.

Не более чем через мгновение Меррик поднял голову, потрясенный тем, что ему не хотелось прерывать этот невыразительный поцелуй. Он судорожно вздохнул, противясь сильнейшему порыву поцеловать ее как следует. Едва ли совращение невестки лорда Холбрука доставит ему большое удовлетворение, но у него было нехорошее чувство, что это сомнение его не остановит.

Глаза ее были большими и темными от потрясения. Потому что он поцеловал ее? Или потому что на один краткий миг ей это понравилось?

– Ну, что же вы медлите? – Голос ее осип. – Кончайте уже с этим.

Джозеф укоризненно постучал по щеке девушки указательным пальцем.

– Я еще не обедал, – мягко отозвался он и отпустил ее.

Она покачнулась, но довольно быстро обрела равновесие. Дыхание неровными вздохами вырывалось из приоткрытых губ. Он предпочитал ее гнев уязвимости. Помимо воли ее уязвимость разъедала его безжалостность, как ржавчина железо.

– Составите мне компанию?

Она бросила на него взгляд, полный вполне заслуженной ненависти.

– Я не голодна.

– Жаль. Сегодня вам понадобятся силы.

Не дожидаясь, когда до нее дойдет смысл сказанного, он сел и позвонил в колокольчик. Миссис Бивен появилась подозрительно быстро. Должно быть, подслушивала под дверью. Впрочем, развлечения так редки в замке Крейвен, что Джозеф не винил ее.

– Можете подавать обед, миссис Бивен, – бодро распорядился он, за что удостоился озадаченного взгляда своей экономки.

– Слушаюсь, господин. А для вашей дамы?

Мисс Форсайт осталась стоять там, где он поцеловал ее. Она вновь походила на мраморную статую, но теперь, прикоснувшись к ней, он знал, что она из плоти и крови, – о да!

– На двоих?

Девушка не отреагировала. Боже милостивый, неужто его поцелуй связал ее язычок? Он надеялся убедить ее вновь воспользоваться им. И не для пустых разговоров.

Джозеф обратился к миссис Бивен:

– Нет, на одного. Прошу вас, покажите леди ее покои, а обед может подать мне мистер Бивен.

– Хорошо, господин. – После коротких колебаний экономка зашаркала прочь, а девушка подхватила свой скудный багаж и последовала за ней.

Как бы Джозефу хотелось быть там, когда мисс Форсайт обнаружит, что в этом ветхом обиталище ее покои – это и его покои тоже.

Сидони съежилась под одеялом в огромной кровати под балдахином. За окнами бушевал ветер, кидаясь на стены замка. От его рева она чувствовала себя еще более беззащитной. Страх преследовал ее с тех пор, как два дня назад в Барстоу-холле Роберта пришла к ней и взмолилась о помощи. Страх стискивал внутренности и комом стоял в горле.

Идти на попятный было уже поздно. Что бы ни сделал Меррик с Сидони, это не может сравниться с последствиями, если Уильям обнаружит, что жена была в постели с его врагом. Безрассудство Роберты поставило под угрозу их всех: Сидони, Роберту и ее детей – Николаса и Томаса.

Но как Сидони сдержать свой гнев? Роберта была ей больше матерью, чем сестрой, когда они жили под опекой равнодушных родителей. Затем Роберта сменила холодную отцовскую тиранию на жестокость мужа. За восемь лет брака Роберта из жизнерадостной нежной девушки превратилась в издерганную тень. Прежняя веселость проглядывала в ней, лишь когда Роберта выигрывала за карточным столом.

Когда карта шла ей, Роберта совершенно забывала о последствиях. Нетрудно было представить, как Джозеф Меррик ловко заманивал ее в омут игры, пока наконец жена врага не оказалась в его власти.

Из гордости и чтобы избежать губительного скандала, и Уильям и Роберта держали неблагополучие своего союза втайне от света. Джозеф Меррик мог и не представлять, какими бедами грозит невинным, когда принимал расписки леди Холбрук. Или догадывался, но ему было наплевать.

Поэтому теперь Сидони ждала в постели Джозефа Меррика, как жертвенная овечка. Она догадалась, что это покои Меррика, хотя единственным свидетельством его присутствия был набор тяжелых серебряных щеток на туалетном столике и какой-то едва уловимый запах, державшийся на постельном белье и в воздухе.

Когда он поцеловал ее там, внизу, то словно оставил в ее чувствах какой-то след, и это ей не нравилось. Это пугало ее почти так же сильно, как и то, что должно произойти в этой сверкающей комнате. Когда Сидони представляла, как он вдавливает ее в матрас своим мощным телом, она готова была закричать.

Комната, в которой она находилась, не приносила успокоения. Напротив, лишь усугубляла растущий страх и вместе с тем озадачивала ее. Такой в высшей степени странной комнаты ей еще видеть не доводилось. Золото было повсюду: на резной старомодной мебели, на настенных бра и канделябрах, в поблескивающих металлических нитях портьер и ковров. Всюду Сидони видела себя, отражающуюся в бесконечном множестве зеркал. Позолоченные зеркала, развешанные по стенам вместо картин. Псише – большое зеркало в подвижной раме – в каждом углу. Зеркала над туалетным столиком, над комодом, между дверцами гардероба. Но самым удивительным и пугающим было большое зеркало, подвешенное над кроватью.

Это свидетельство тщеславия ее деятельного хозяина озадачивало Сидони. Его небрежная одежда не указывала на чрезмерное самолюбие. Наверняка любой нормальный человек избегал бы любоваться с такой одержимостью своим уродством.

Как отражение в вышине, она видела бледную девушку, лежащую прямо и неподвижно, как труп, под тяжелым одеялом, золотым, разумеется. Густые каштановые волосы зачесаны назад и заплетены в толстую косу, перекинутую на грудь. Девушку, лежащую в одиночестве. Мистер Меррик, похоже, не спешил заявить права на свою добычу.