Филиппа Грегори - Земные радости

— Хочу показать вам апартаменты, — быстро сменил тему сэр Роберт. — Ваше величество, если вам что-нибудь понадобится, дайте мне знать.

Сесил повернулся и взмахом руки подозвал терпеливо ожидавшего своей очереди слугу, который держал тяжелый ларец. Тот вышел вперед, преклонил колено и протянул ларец с драгоценностями. Сверкание бриллиантов полностью затмило небольшую бестактность Сесила. Яков просиял от вожделения и удовлетворенно произнес:

— Отлично. Покажите мне королевские покои.

Сэру Роберту было странно вести этого коренастого и не очень чистого человека в помещения, когда-то принадлежавшие королеве.

После нее там никто не жил, однако аура королевского величия сохранилась. Прежде королева останавливалась в этих апартаментах во время своих длительных и дорогостоящих визитов, и тогда воздух благоухал розовой водой, флердоранжем, разными травами и помандерами.[3] Да и сейчас отголоски тех ароматов витали в покоях, заставляя любого благоговейно замирать на пороге. Согласно давно установившейся традиции кресло королевы стояло в центре комнаты как трон и, подобно трону, было облечено высшей властью. Все, от служанки до Сесила, кланялись креслу, входя в комнату и покидая ее, даже в отсутствие правительницы. Такова была сила воздействия королевы Англии.

И теперь, супротив порядка вещей, наследнику, с которым королева никогда не встречалась, имя которого ненавидела, предстояло распоряжаться в ее покоях. Яков вскрикнул от жадного удовольствия при виде богатых занавесей вокруг ложа, ковров на стенах и кровати из резного и позолоченного дерева, в которой он будет спать.

— Да, этот дворец достоин правителя, — сказал Яков; его подбородок был мокрым, словно при виде всей этой красоты у него потекли слюнки.

Сесил поклонился.

— Я оставлю вас отдохнуть, ваше величество.

Комната уже теряла легкий аромат флердоранжа. Новый король пах лошадьми и застарелым потом.

— Я сразу буду обедать, — сообщил он.

Сэр Роберт еще раз низко поклонился и вышел.

Джон не видел прибытия королевской свиты. Выполняя заказ по доставке на кухню необходимых овощей, он следил за рабочими, которые носили большие корзины из холодной теплицы в огороде до задней двери кухни. На дворцовых кухнях царил переполох. Три огромных раскаленных очага ревели. Повара по мясу изрядно потели и были такими же красными, как огромные туши. Кондитеры были белыми от муки и от нервов. Парни, вращающие вертела с мясом, были пьяны от слабого эля, который пили большими жадными глотками. В помещении разделки мясных туш пол был мокрый от крови; местные и приблудные собаки вертелись под ногами, лизали кровь и хватали зубами ливер.

В главной кухне было полно слуг, бегающих с поручениями, в воздухе стоял гул от выкрикиваемых приказов. Джон, удостоверившись, что его корзины с зимними овощами и капустой попали в нужные руки, хотел быстро ускользнуть.

— Эй, Джон! — окликнула его одна из служанок, вспыхивая густым румянцем. — То есть, простите, господин Традескант.

Он обернулся на звук ее голоса.

— Вы будете обедать в большом зале? — спросила служанка.

Джон заколебался. Как принадлежащий к свите сэра Роберта, он мог есть в дальнем углу зала, наблюдая за торжественным обедом короля. Как один из домашней прислуги, он мог питаться во вторую очередь вместе со слугами и поварами. Как доверенное лицо сэра Роберта Сесила и планировщик его сада, Джон мог сидеть и на более престижном месте, где-то в середине зала, ниже дворянства, конечно же, но гораздо выше военных и егерей. Еще он мог бы за трапезой стоять за плечом господина, на случай, если понадобится сэру Роберту.

— Я не буду сегодня обедать, — заявил Традескант, избегая выбора, чреватого многими осложнениями. — Но я поднимусь на галерею, посмотрю, что предпочитает король.

За ним будут наблюдать и по занятому месту пытаться определить степень его влияния и близости к Сесилу. Джон давным-давно научился от хозяина осторожности и осмотрительности и никогда не выставлял себя напоказ.

— Может, принести вам тарелку оленины? — предложила служанка, бросив на садовника быстрый взгляд из-под чепчика.

Эта хорошенькая девушка была сиротой, племянницей одного из поваров. Традескант слишком долго ходил в холостяках и сейчас ощутил, как в нем шевельнулось привычное желание, которое он обычно подавлял.

— Нет, — с сожалением ответил садовник. — Я вернусь на кухню после того, как поест король.

— Мы могли бы разделить еду, хлеб и кувшин эля после того, как я закончу работу, — предложила служанка.

Джон покачал головой. Эль будет крепким, а мясо — вкусным. В большом доме нашлась бы дюжина уголков, где мужчина и девушка могли остаться наедине. Сад и вовсе был вотчиной Джона. Вдали от строгости регулярного сада имелись лесные тропинки, потайные местечки и даже купальня — роскошная, вся в белом мраморе, с плещущей водой. Была и небольшая горка с летним домиком на самой вершине, с окнами, закрытыми шелковыми занавесями. Все дорожки вели к беседке, вокруг которой благоухали цветы; за каждым поворотом пряталась скамейка, скрытая за деревьями и неприметная для взгляда. Были и летние банкетные залы, десятки зимних теплиц, где выживали нежные растения, оранжерея, пахнущая листьями цитрусовых, где всегда горел костерок, навесы и сарайчики для инструментов. Тысячи и тысячи укромных местечек мог отыскать Джон для того, чтобы провести время с девушкой. Если бы она захотела, а он бы опрометчиво согласился на эту авантюру.

Служанке было всего восемнадцать лет — расцвет красоты и плодородности. Но Джон осторожничал. Если бы он поддался на чары и она бы забеременела, ему пришлось бы жениться и он навсегда потерял бы шанс взять солидное приданое и немного взобраться по длинной лестнице с узкими ступеньками. Такой судьбы хотел для Джона отец, когда два года назад в Меофеме, графство Кент, устроил ему помолвку с дочерью викария. Традескант не планировал обзаводиться супругой, пока у него не появятся деньги на содержание семьи, и не собирался нарушать клятву, данную при обручении. Элизабет Дэй оставалось ждать, когда ее приданое и его сбережения обеспечат их будущее. Даже заработок Джона как садовника был недостаточен для новобрачных, ведь в стране цены на землю росли, а цена на хлеб целиком и полностью зависела от хорошей погоды. И если бы они с Элизабет поженились и она оказалась бы плодовитой, они бы погружались в пучину нищеты с каждым годом, с каждым новым ребенком. У Джона была цель — сохранить в этом мире свое место и по возможности улучшить его.