Симона Вилар - Замок на скале

Да, она была необычна. Все в ней – от небрежно переброшенной через плечо косы и великолепных чуть раскосых глаз цвета молодой травы, до свисавшего с широкого пояса, подхватывавшего платье, маленького кинжала в ножнах и безрукавки из оленьего меха – казалось непривычным для глаза лорда, привыкшего к жеманным и капризным леди английского двора или холодным горделивым дамам Шотландии.

Леди Майсгрейв не походила ни на тех, ни на других. Она была и проста, и привлекательна в одно время. Она держалась с герцогом так, словно они были знакомы давным-давно, но вместе с тем с таким тактом, что ни на миг не задела достоинства пэра Англии. Она не приветствовала его реверансом, что было бы нелепо в ее диком наряде, но в то же время была столь сдержанна и учтива, что Генри поневоле был очарован.

– Пусть ваша милость простит нас за столь бесцеремонное вторжение, но шут Паколет утверждает, что мои дети проникли в вашу башню.

– Пробрались, пробрались, – зазвенел бубенцами карлик. – И юная леди, и маленький лорд. Паколет видел, как они…

Баронесса дернула его за ухо, заставив умолкнуть.

– Простите, милорд. Мои дети сгорают от нетерпения познакомиться с вами. Их не пускали в башню, и это растравило их любопытство. Боюсь, они могут вас побеспокоить, хотя ваш же оруженосец утверждает, что здесь никого не было, и поэтому я прошу простить меня за то, что я нарушила ваш сон.

Какой голос! Чуть хриплый, грудной, завораживающий. Генри поймал себя на том, что снова не сводит глаз с ее губ.

– Будьте милосердны, миледи! Вам не за что просить прощения. Это ваши владения, и именно я должен извиниться перед вами за то, что доставил вам столько хлопот и волнений столь неожиданным появлением.

Она улыбнулась одними уголками губ и снова осведомилась о детях. Нелепейшая ситуация. Бэкингему вовсе не хотелось предавать своих маленьких приятелей, но и солгать он не мог.

– Ваши дети очаровательны, баронесса, – сказал он, зная, что ни одно материнское сердце не устоит против такой похвалы. – Я провел с ними чудесное утро, они даже развели для меня огонь в камине, согрев комнату, так что ни о каком беспокойстве не может быть и речи. И, если вы обещаете, что не будете с ними чрезмерно строги, я укажу, где они могут скрываться.

Леди Майсгрейв снова улыбнулась:

– Кажется, я уже сама догадываюсь, где они нашли убежище.

И она постучала по резной консоли ложа герцога. Все было тихо, но, когда шут упал на четвереньки и начал визгливо лаять, заглядывая под кровать, послышалась возня и показались сначала Дэвид, а затем и его сестра.

Мальчик замахнулся на шута:

– Гнусный предатель! Я велю тебя ежедневно пороть, когда вырасту.

Кэтрин немедленно начала оправдываться:

– Мы просто хотели украсить эту комнату к Новому году остролистом, и зашли взглянуть, сколько веточек следует взять.

При этом она оглянулась на герцога и лукаво подмигнула, приглашая в союзники. Дэвид начал было что-то толковать про меч и в конце концов, перебравшись через герцога на другую сторону кровати, взялся поднимать оружие. Леди Майсгрейв пришла в ужас от поведения сына и дочери и, торопливо извинившись, поспешила увести детей. Но Генри эта сцена позабавила, он пришел в отличное расположение духа, и даже дававшая о себе знать болезненная слабость, казалось, отступила.

С этого дня здоровье герцога пошло на поправку. К нему вернулся аппетит, жар спал, с каждым часом прибывали силы. Вскоре он уже начал вставать, хотя пользовавший его священник, отец Мартин, советовал ему провести в постели лишние день-другой. Но Генри категорически возражал. Мало того, что ему пришлось быть прикованным к постели все рождественские и новогодние празднества, но он чувствовал себя вдвойне униженным, когда за ним, словно за больным младенцем, ухаживала леди Майсгрейв.

Конечно, в рыцарских романах, которыми он некогда зачитывался, прекрасные дамы занимались тем же: Изольда, Элейна, Лионесса – все они лечили израненных воинов, а затем воспламенялись любовью к ним. Но разница состояла в том, что их рыцари получали свои раны в поединках, а отнюдь не были простужены и не страдали болезнью легких, как объяснил Генри, явившийся вскоре его проведать капеллан Нейуорта отец Мартин.

Это был необычный монах – крепкий и плечистый настолько, что Генри готов был биться об заклад, что он умеет владеть оружием не хуже, чем кропить святой водицей.

– Это вы говорили на латыни, когда у меня был жар? – осведомился герцог, пока капеллан осматривал его ногу. Герцогу, раны, так мучившие его в дороге, теперь казались едва ли не случайными царапинами, и он почти готов был пожалеть, что Дугласы не изранили его сильнее, чтобы предстать перед новой дамой сердца – а то, что леди Анна пленила его сердце, одним взглядом вытеснив оттуда Мэджори Дуглас, было ясно, как божий день.

Монах внимательно взглянул на своего пациента. У этого служителя церкви были проницательные темные глаза и темно-русые с проседью волосы. Он носил черную рясу братьев бенедиктинцев, но тонзуру давно не брил, и его слегка вьющиеся длинные волосы почти достигали плеч.

– Да, это был я, сын мой. В то время болезнь теснилась в ваших легких, наполняя ваше тело жаром и холодом, а к этому присоединилась еще и лихорадка от ран.

– Вы, оказывается, ученый человек, святой отец, – заметил Генри. – Ваши познания в медицине и в латыни говорят сами за себя. Вы, видимо, не всегда жили в этом диком краю?

– Это так. Я долго состоял при одном из монастырей в Кенте. В Нейуорте же я всего около четырех лет. Как раз столько, сколько исполнится Дэвиду Майсгрейву.

Он ловко наложил повязку, сказав, что если так пойдет и дальше, то вскоре герцогу не потребуется его помощь. После чего напоил Генри каким-то отваром, от которого герцога бросило в пот и вскоре пришлось менять ставшую совсем мокрой рубаху и простыни.

– Барон, ваша дочь очень похожа на вас. Майсгрейв кивнул.

– Я знаю. Даже не столько на меня, сколько на мою мать. Именно от нее Кэтрин позаимствовала мягкую женственность и карие глаза.

Он шагнул к окну – рослый, могучий.

– Вы ждете гостей? – спросил герцог.

– Да. В Нейуорт должен прибыть мой сосед Эмброз Флетчер с супругой и сыном. Сегодня последний день старого года, и всегда, когда представляется возможность, мы приглашаем их к себе на встречу Нового года. Это традиция.

Генри снова повел речь о том, что из-за него у барона серьезные неприятности, на что Майсгрейв возразил, что защитить англичанина от шотландцев – его прямой долг.

– К тому же, сэр, вы уже находились в Мидл Марчиз[3], а следовательно – в моих землях. Иначе мои люди не зажгли бы сигнальный огонь на скале.