Наталья Пушкина-Меренберг - Вера Петровна. Петербургский роман (Роман дочери Пушкина, написанный ею самой)

— Прекрасная погода и жаркое солнце убедили моих родителей не оставаться больше в пыльной столице, — ответил юный граф Островский. — Так как двор неожиданно быстро переселяется в Петергоф, то и мы переезжаем сегодня на дачу. И вот я снова здесь, на даче, чтобы передать вам привет.

Говоря это, граф Владимир по-братски поклонился юным дамам. Как старый друг, он многие годы ежедневно бывал в этом доме.

Две сестры приветствовали его, каждая по-своему, соответственно характеру и окрылявшим их чувствам. В то время как Ольга Петровна встретила юного друга спокойно и с достоинством, Вера одним прыжком соскочила с лестницы и сердечно пожала графу руку. Ее живое лицо светилось радостью.

— Вы как раз пришли вовремя, к обеду, Владимир Николаевич, — сказала хозяйка. — Я надеюсь, по меньшей мере, что вы не сразу нас покинете.

— С благодарностью принимаю приглашение. Я сказал родителям, что направляюсь к вам, чтобы они скоро меня не ждали.

Между тем прибежавший слуга отвел лошадь графа на конюшню, а дамы ушли в дом, чтобы переодеться к обеду.

В тот момент, когда Вера последней проходила в двери, она почувствовала, как кто-то тронул ее за платье. Удивленная, она остановилась и увидела, как ее друг незаметно пытается вложить в ее руку записку. Лишь секунду она колебалась, принять ли записку, переданную столь необычным путем. Любовь победила. Покраснев, она приняла письмо и с большой ловкостью спрятала его в складках платья. В отличие от Веры, граф соблюдал при этом полное хладнокровие.

Со всех ног бросилась Вера в свою комнату, закрыла дверь и дрожащими руками вытащила письмо. Отгадала ли она заранее его содержание? Возможно, да, так как не торопилась сломать печать. Она смотрела на письмо, и глаза ее радовались неожиданному подарку. Со всех сторон Вера рассмотрела письмо, крутила его в руках, смотрела на просвет, тщетно пытаясь в него проникнуть. Потом поднесла к губам, быстро поцеловала и, прелестно улыбаясь, посмотрела на него, как будто хотела сказать: сейчас ты — мой, Владимир Николаевич!

Наконец, ждать стало невмоготу. Она судорожно вскрыла письмо. Волнуясь, узнала хорошо знакомый почерк. Затем начала читать:

«Моя горячо любимая Вера! Не сердитесь на меня за это обращение. Простите, что я вообще осмеливаюсь писать эти строчки, передать их в Ваши руки. Но мое сердце переполнено. Досель незнакомая мне сила любви, которую я к Вам испытываю, не дает мне более молчать. Да, Вера. Это — сладкая тайна, которую я долго хранил в себе, которую оберегал и прятал, как скупой прячет свое сокровище. Я не могу более хранить его в своей душе. Я должен шепнуть Вам, сказать Вашему сердцу, что я Вас люблю так, как никто еще не любил на свете. Понимаете ли Вы, что значат эти слова? В состоянии ли Вы проникнуть в их смысл? Человеческий язык выразить это не может, если только Ваше сердце не поймет. Потому что наш язык слишком холоден, слишком скуден, чтобы в звуке хоть в малой степени передать то, что переживает моя душа. Но я не боюсь быть непонятым Вами. Я знаю, мое небесное дитя, что Вы любите меня так же, как я люблю Вас, что нами движут, в нас живут одни мысли и чувства. Я уверен, что мы понимаем друг друга, что моя тайна принадлежит и Вам. Слишком часто и глубоко я заглядывал в Ваши прекрасные синие глаза, зеркало Вашей чистой души, в ее свет, чтобы не быть в этом убежден. Один, без Вас, я жить долее не могу. Лишь связанным с Вами навеки я чувствую себя в силах идти по жизни. Хотите ли Вы быть Моей? Доверить свое будущее счастье моей любви и защите? Скажите «да», Вера. Ответ «нет» я не перенесу. Он будет мне смертным приговором.

Более сегодня сказать я не могу, моя горячо любимая Вера. Моя судьба — в Ваших руках. В ожидании Вашего приговора, навсегда Вас искренне любящий и почитающий Владимир Островский».

Кончив читать, она бессильно опустила руки. В том, что произошло, не было сомнений. Ее глаза засияли, ее охватило небывалое блаженство. Дитя в ней умерло. Волшебное слово любви родило молодую женщину. Его соблазнительный звук нашел отзыв в ее сердце. И она сама удивилась этому неожиданному превращению и тому новому свету, в котором ей предстал Владимир. С раннего детства она знала юного Островского, они виделись почти ежедневно. Они выросли вместе, как брат и сестра. Он был ее помощником, ее доверенным другом. Рано развившись, Вера, подобно распустившейся почке, обещала превратиться в прекрасный цветок. Владимир не мог больше медлить с признанием. И Вера была счастлива, так как сейчас знала то, что раньше предчувствовала и на что надеялась.

Наконец, большой колокол предупредил всех о начале обеда. Без этого предупреждения Вера рисковала попасть в трудное положение, забыв все на свете, про время и про еду. С трудом вернувшись к действительности, она спрятала в платье письмо, предвестник своего счастья. Расстаться с ним она не решалась. После этого она поспешила в столовую.

Семья вместе с графом Островским уже собралась, но живая беседа еще не завязалась, и все заметили ее опоздание. Граф бросил на нее испытующий взгляд. Как все влюбленные, он боялся и не был в себе уверен. Но когда их взгляды встретились, он прочел в ее глазах ответ «да». И почувствовал себя на седьмом небе от счастья.

Обед шел своим чередом, ни быстрее, ни медленнее, чем обычно. К тому же Петр Модестович Громов был слишком педантичен, чтобы отступать от правил. Но влюбленным казалось, что обед никогда не кончится, что этой муке не будет конца. Им хотелось быть наедине, без свидетелей, и говорить о своей любви.

Любящее и заботливое материнское сердце Марии Дмитриевны почувствовало, что случилось что-то важное. Она, как и ее дети, знала Островского и нашла, что он, против своего обыкновения, выглядит озабоченным и рассеянным. Также и Вера была тиха и замкнута. Госпожа Громова украдкой бросала на них опасливые вопросительные взгляды. И все же терпеливо ждала разгадки, так как была уверена, что не пройдет и ночи, как дочь откроет ей тайну своего сердца.

После обеда все отправились в сад насладиться свежим воздухом и светлым вечером, какие лето дарит после бесконечных зимних ночей. К обществу присоединились знакомые из соседних дач, группами или парами гулявшие по саду. Среди присоединившихся оказался Борис Иванович Беклешов, служивший предметом разговора во время утренней прогулки юных дам. Черты его лица были не слишком правильны и красивы, но, высокий и стройный, он выглядел в мундире хорошо. Речь его была оживленной, замечания остры и комичны, и он умел занять большое общество любезным обращением и льстивым вниманием к отдельным дамам. Но от опытного наблюдателя не ускользало, что первое благоприятное впечатление, которое он, как правило, производил, потом ослабевало. Особенно неприятное впечатление производили его глаза, вызывавшие к нему антипатию. Его взгляд был изменчив и взволнован, иногда в нем было что-то подстерегающее, как у кошки. Он мог смотреть на дам дерзко, не скрывая желания, и те, невольно краснея, отворачивались.