Жюльетта Бенцони - Три господина ночи

Спустилась ночь, бабушка Фарузи, счастливая оттого, что ее Джакомо вернулся к ней, да еще таким красавцем, давно уснула сном праведницы, а Казанова все рассказывал брату о своих приключениях…

Путешествие в Калабрию оказалось не таким безрадостным, как ему представлялось. Мать дала на дорогу пятьдесят цехинов, Казанова их проиграл, отыграл, снова проиграл, поставил на кон сутану, но проиграл и ее. В конце концов его спас нищенствующий монах, который странствовал в тех местах и пожалел беднягу, бредущего по пыльным дорогам. Прежде всего он снабдил юношу монашеским платьем, и именно в таком виде, что было в высшей степени поучительно, новый коадъютор епископа явился в Марторано.

Епископ был славным человеком, и, поскольку свое епископство получил благодаря связям Дзанетты Казановы, ее сына он встретил с распростертыми объятиями.

Конечно, епархия была невеселым местом: беспредельная голая равнина, по которой были рассыпаны жалкие деревушки, прямо-таки пустыня на краю света. Казанова не испытывал ни малейшего желания похоронить там свою цветущую молодость. Он вежливо предложил святому отцу покинуть эту забытую богом землю и вместе с ним отправиться искать счастья по свету. Но епископ, который был поистине святым человеком, считал, что должен испить свою чашу до дна.

— Я охотно признаю, сын мой, что Марторано — неподходящее место для вас, но я уже стар и вполне к нему приспособился. Хотите поехать в Рим?

— В Рим?

— Да. Кардинал Аквавива удостаивает меня своей дружбой. Вы могли бы при нем сделать карьеру; я дам вам рекомендательное письмо. Собственно, это все, что я могу вам дать, потому что отнюдь не богат…

Все же, вывернув кошелек наизнанку, добрый епископ наскреб немного денег, и Казанова с легким сердцем отправился в Вечный город. Его совершенно не привлекала возможность остаться служителем Церкви, но Рим — это все-таки не Марторано.

И, едва прибыв на место, он принялся убеждать в этом самого себя. Еще и недели не пробыв на службе у кардинала, он уже соблазнял красавицу патрицианку Лукрецию Монти. Она без малейшего сопротивления упала в его объятия, но зато сопротивлялась долго и упорно, когда пришлось их покинуть, уступая место самой хорошенькой из ее горничных.

Горничную сменила актриса, актрису — танцовщица, танцовщицу… монашка. После того как Казанова совершил этот подвиг, кардинал Аквавива решил, что, пожалуй, его секретарь не вполне на месте в доме служителя божия. Из уважения к епископу Марторано, который покровительствовал этому юному шалопаю, он его не выгнал, но все же дал понять, что римские мостовые горят у него под ногами: монашка — это уже было серьезно, и он рисковал угодить на эшафот.

— Лучше бы вам на некоторое время покинуть Италию, — сказал Казанове кардинал. — Куда вы думаете направиться?

— В Константинополь! — заявил Казанова тем же тоном, каким сообщил бы о своем намерении отправиться в ад.

Если его острота и задела кардинала, тот постарался не подавать виду. Главным для него сейчас было как можно скорее выпроводить из Вечного города этого развратного охальника.

Дело устроилось быстро. Именно в Константинополе, так неосторожно названном Казановой в качестве цели своего не совсем добровольного путешествия, у Аквавивы оказался друг, некий Осман-паша, весьма живописный персонаж. Его дружбу с римским прелатом никак нельзя было бы объяснить, если не знать, что до того, как принять ислам, он был французом и звался маркизом де Бонневалем. И этот человек поистине был одарен талантом ссориться со всем светом.

Для начала он поссорился с собственным королем и стал служить Австрии под началом принца Евгения, с которым… также поссорился достаточно скоро. Пришлось перебираться в Боснию, а оттуда — в Константинополь. Здесь ему удалось оказать султану значительные услуги… и не превратить его в своего смертельного врага. К этому-то незаурядному человеку кардинал и отправил Казанову, посоветовав все же сменить сутану на какой-нибудь другой наряд, не такой вызывающий и менее опасный на исламской территории.

Вот так и получилось, что, проезжая через Болонью, нейтральный город, где австрийские войска встречались с испанскими, наш искатель приключений выбрал последние: мундир испанской армии понравился ему больше, чем австрийский.

Бонневаль-паша приветливо встретил этого милого юношу, поселил в своем доме и пригласил посещать свою «библиотеку»— на самом деле в зарешеченных шкафах хранилось сказочное собрание бутылок.

— Я уже стар, — сказал он. — Женщины укоротили бы мне жизнь, тогда как доброе вино ее поддерживает.

Но поскольку у юного друга Бонневаль-паши не было никаких причин для того, чтобы обречь себя на воздержание, он познакомил гостя с множеством красивых девушек, с которыми молодой венецианец вступил в приятнейшие… и вместе с тем запретнейшие отношения. Дело в том, что, как правило, самых прекрасных гурий и охраняли надежнее всего, и Казанова не замедлил навлечь на себя гнев нескольких могучих стражей и владельцев гаремов… И для того чтобы не оказаться на дне Босфора зашитым в кожаный мешок, с привязанным к ногам пушечным ядром, пришлось ему снова и без промедления выйти в море.

На этот раз Казанову занесло на Корфу, но перед тем он ненадолго задержался на Закинфе, где красавица куртизанка Меллула дала ему приют как в своем доме, так и своей постели, но, к несчастью, наградила его болезнью и для всякого мужчины весьма неприятной, а для соблазнителя — в особенности. Эта болезнь помешала ему стать любовником самой красивой девушки Корфу, которая была в то же время и возлюбленной губернатора, и наш соблазнитель, пострадавший и совершенно разочарованный, решил, что пора ему возвращаться в Венецию. Там по крайней мере его ждет дом на улице Комедии, и какое-то время он не будет ни в чем нуждаться, уж, во всяком случае, с голоду не умрет.

— И что ты теперь собираешься делать? — спросил Франческо, как только брат закончил свой долгий рассказ. — Опять уедешь?

— Ты с ума сошел! Сначала посмотрим, сможет ли Серафина меня вылечить, потом поищу, чем бы мне заняться, чтобы заработать какие-то деньги. В Венеции для меня всегда найдется дело!

Серафина по-прежнему жила в своей грязной лачуге, нимало не утратила своего искусства и быстро поставила Казанову на ноги. Выздоровев, он вспомнил, как добрый аббат Гоцци из Падуи учил его играть на скрипке. Решив применить свое умение, он нанялся в театр Сан — Самуэле: директор принял его как родного не только потому, что он был сыном Дзанетты, но и в память о Фраголетте, которая когда-то была подругой его отца. За работу Казанова получал экю в день.