Мэг Хатчинсон - Рыжеволосая бестия

Да, Алиса сгорала от стыда, ей было неловко, оттого что она слушала Tea. В отличие от нее, младшая сестра испытывала удовольствие, когда рассказывала о своих ощущениях.

«…это было удивительно…»

Как ни пыталась Алиса, она не могла противиться воспоминаниям. Ее пальцы задрожали, она выпустила из рук косу, и та упала ей на плечо. Словно пребывая в трансе, она смотрела на старое, в пятнах зеркало и видела в нем не себя, а смеющееся лицо сестры.

«Не могу тебе передать, как это было приятно, Алиса. Когда его обнаженное тело прикасалось к моему, когда он входил в меня. В мире нет ничего более… ничего… ничего такого, с чем можно было бы сравнить то, что мы оба тогда чувствовали».

«Но ведь так нельзя, Tea, это же грех…»

«Нет, нет! — отмахивалась Tea от слов порицания. — Это блаженство! Наслаждение, которое проникает в каждую твою клеточку. Ничего нет приятнее, чем лежать рядом с мужчиной, который любит тебя».

«Но ты уверена, что он… что он не…»

«Не играет со мной? — В ярко-голубых глазах Tea отражалась уверенность. — Ну что ты! Я чувствую, как он прикасается ко мне, целует меня, в каждом его взгляде я вижу любовь. У нас все по-настоящему, без притворства. Зачем притворяться, когда нам обоим так хорошо вместе? Он любит меня, Алиса».

— Tea, прошу тебя…

С последними словами, произнесенными навзрыд, видение исчезло, и теперь на Алису из зеркала вновь смотрело ее отражение.

Не закончив заплетать косу, Алиса легла в кровать. Ее сестра была так уверена в себе, так доверяла тому мужчине. Однако он, доставив Tea удовольствие, — как утверждала сестра, неслыханное, — фамилию свою ей не дал, и их упоение друг другом не закончилось ожидаемым браком.

Прикосновение к холодным застиранным хлопковым простыням приятно остудило разгоряченное тело, но мысли в голове продолжали жечь, как угли из жаровни.

Очевидно, сестра действительно думала, что этот мужчина останется с ней, безоговорочно верила, что он возьмет ее в жены, но недели шли, а возлюбленный так и не заговорил о свадьбе.

О, как Tea могла оказаться такой глупой? Пальцы Алисы сжали простыню. Неужели сестра не понимала, что, если бы ее ненаглядный действительно намеревался жениться на ней, они бы уже давно отправились в церковь Святого Лаврентия, где в присутствии матери и Алисы поклялись бы друг другу в вечной верности? Но он все время повторял, что нужно еще подождать, и Tea, ослепленная обещаниями и разговорами о будущей жизни, которая сулила исполнение всех ее мечтаний, терпеливо ждала и не задавала лишних вопросов: Но как сложилось у нее на этот раз? Неужели старая история повторилась снова?

Еще немного — осталось прополоть всего-то два рядка картошки, — и можно будет отдохнуть. Но голова раскалывается после очередной бессонной ночи, руки и ноги жутко болят от нескольких часов работы с тяпкой в руках и посадки овощей. Алиса провела тыльной стороной ладони по лбу, убирая с лица непослушные пряди волос.

Раньше жизнь была совсем другой…

Выпрямившись, она посмотрела вдаль, где огромное ветряное колесо «Снежной» накрывало своей тенью кучку невзрачных домишек. На этой шахте работали ее отец и братья, однако, несмотря на то что это был невероятно тяжелый труд, мужчины не жаловались. К тому же зарплата, которую они приносили домой, хоть и была скромной, все-таки могла обеспечить жизнь их семьи. В те дни мать еще улыбалась и, занимаясь обычной домашней работой, любила напевать вполголоса; они были счастливы.

Но потом пришла беда.

Щурясь от яркого света, Алиса стала вспоминать события прошлого.

Крики женщин, бегущих к входу в шахту, ее мать среди них.

Глубоко под землей произошел взрыв. Двенадцатилетняя Алиса, стоя рядом с матерью, буквально ощутила, как толпа женщин в ужасе затаила дыхание, когда им сообщили, что произошло. Все до единого лица сделались белыми как мел.

Причиной воспламенения подземного газа, возможно, послужила искра, образовавшаяся при ударе киркой о пласт угля. От последовавшего за этим взрыва обрушилась часть угольного забоя. Но «каковы масштабы обрушения и есть ли пострадавшие, на данный момент неизвестно». Объяснение, данное управляющим шахтой, прозвучало официально и почти безразлично. Только спустя годы Алиса поняла, что его спокойствие в ту минуту было необходимо, дабы предотвратить панику среди собравшихся у «Снежной» женщин. И паника не началась, все женщины и дети стояли молча, только в беззвучной молитве шевелились губы. Люди провели возле шахты всю ночь. В течение многих часов, до следующего утра, мать все твердила ей, что она должна будет заботиться о Tea, пока не закончатся спасательные работы и отец с братьями не вернутся домой.

И они вернулись.

Колесо шахты начало медленно вращаться. Точно так же оно вращалось и в тот страшный день.

Воспоминание было настолько ярким, что Алиса опять почувствовала страх, витавший в воздухе в те жуткие минуты ожидания, когда каждая из стоявших у шахты женщин гадала, увидит ли она снова своего мужа, отца, сына.

Колесо вращалось весь день, поднимая на поверхность горы угольных обломков, чтобы расчистить выход замурованным под землей людям. Потом стали подниматься шахтеры. Черные с головы до ног, в крови, перемешанной с угольной пылью, с поломанными руками и ногами, мужчины и мальчишки стояли в клети и невесело смотрели на встречающих их женщин. Ее отца и братьев подняли в последнюю очередь.

Они вернулись домой.

Наблюдая за неторопливым вращением огромного железного колеса, Алиса продолжала вспоминать.

Впереди был отец. Отправляясь с сыновьями на работу, он тоже всегда шел первым, только теперь все было по-другому. Ни добродушного подтрунивания, ни шуточек, отпускаемых в адрес друг друга, ни обсуждения любимого семейного блюда (запеченная рубленая печенка с горошком). Процессия двигалась молча. До самого дома никто не проронил ни слова. На дверях, поспешно сорванных с петель, шахтеры, все еще черные от угля, в изодранных робах, несли Томаса, отца, а также Марка, восемнадцатилетнего брата, Люка, которому исполнилось шестнадцать, Бенджамина, чье четырнадцатилетие только недавно отпраздновали, и, наконец, двадцатилетнего Джеймса, старшего из братьев. Девушка, на которой он хотел жениться, зарыдала, когда увидела изувеченное тело, но мать не издала ни звука. Соседи помогли ей обмыть изломанные конечности, стереть губкой засохшую кровь и грязь с каждого тела, переодеть их в воскресную одежду. Потом она каждому положила по пенни на закрытые глаза и по монетке в ладонь. Неделю пять тел пролежали в доме с закрытыми ставнями и незажженным камином, чтобы все друзья и знакомые могли прийти и отдать последний долг. И все это время мать оставалась замкнутой в своем темном мире тоски и горя. Только у края могилы она нарушила страшное молчание, издав вопль и бросившись на простые деревянные гробы, в которых была заключена вся ее жизнь. Эти крики до сих пор стояли в ушах Алисы, не давая ей спать по ночам… Но почему ей вспомнился смех? В день похорон не смеялся никто, откуда он взялся в ее воспоминаниях?