Сидони-Габриель Колетт - Жижи

– Не может быть!

– Представь себе. Если он не передумает, разговоров будет ещё больше. Я очень советовала ему всё взвесить, прежде чем на такое решиться.

– В театре говорят, что будто бы есть шансы у одной девицы, из «Олимпии». Она там выступает под именем Кобра, у неё какой-то акробатический номер: представляешь, выносят на сцену корзинку, малюсенькую, там и фокстерьеру было бы тесновато, и она из неё вылезает, извиваясь как змея.

Госпожа Альварес презрительно выпятила свою широкую нижнюю губу.

– Гастон Лашай всё же не опустится до артистки мюзик-холла. Согласись, что он ведёт себя, как подобает холостяку в его положении: связи у него только среди дам полусвета.

– Смазливые коровы, – пробормотала Андре.

– Выбирай слова, дочь моя. Это пошло, называть всё своими именами. Все любовницы Гастона из хороших семей. Связь с известной дамой полусвета – это единственный достойный образ жизни в ожидании блестящей женитьбы, при условии, что он вообще когда-нибудь женится. Во всяком случае, мы узнаем обо всём одними из первых. Гастон так доверяет мне! Видела бы ты, как он просил меня заварить ему ромашку! Мальчишка, настоящий мальчишка. Впрочем, ему всего тридцать три. И какая ноша на плечах, это его богатство.

Андре насмешливо сощурила свои красноватые веки.

– Жалей, жалей его, мама, раз тебе так нравится. Мне ничего от него не надо, но замечу тебе: с тех пор как мы знакомы, он ничем не одарил тебя, кроме доверия.

– А почему он должен нам что-то дарить? Кстати сказать, он время от времени посылает нам сахар для варенья и для моего кюрасо, живность со своей фермы и разную мелочь для Жижи.

– Как видно, тебя это вполне удовлетворяет… Госпожа Альварес величественно вскинула голову.

– Вот именно, меня это вполне удовлетворяет. К тому же наше мнение вообще мало что здесь значит.

– Короче говоря, толку нам с его богатства никакого. Интересно, если мы окажемся на мели, придёт ли ему в голову нам помочь?

Госпожа Альварес приложила руку к сердцу.

– В этом я не сомневаюсь, – твёрдо сказала она. Потом подумала и добавила:

– Но я бы предпочла его об этом не просить. Андре взяла газету с фотографией бывшей любовницы.

– Вообще говоря, ничего особенного она из себя не представляет.

– Неправда, – возразила госпожа Альварес, – представляет. И доказательство тому – её репутация. Такая репутация и такие победы не могут быть делом случая. Ты рассуждаешь точь-в-точь как какая-нибудь белошвейка: «Вот будь у меня ожерелье в семь ниток, и я была бы хороша, как Пужи. И могла бы жить не хуже, чем она». На это я только плечами пожимаю. Там осталась ромашка, промой глаза.

– Спасибо, мама. Жижи была у тёти Алисии?

– Была, и ездила туда на автомобиле Гастона. Он сам ей предложил. Шестьдесят километров в час, ничего себе. Жижи была в восторге.

– Глупышка! Я всё думаю, что с ней дальше будет Она вполне способна кончить манекенщицей или продавщицей. Слишком она инфантильна. Я в её годы…

Госпожа Альварес взглянула на дочь с укором.

– По-моему, тут тебе хвастаться нечем. Если память мне не изменяет, в её годы ты послала к чёрту Меннесона, несмотря на его мукомольный завод, и сбежала с преподавателем сольфеджио.

Андре поцеловала мать в блестящий от брильянтина пробор.

– Мамочка, не ругай меня в столь поздний час, я так хочу спать… Спокойной ночи. Завтра у меня репетиция без четверти час. Я перекушу в городе. Не волнуйся обо мне.

Зевая, она прошла, не зажигая света, по маленькой спаленке, где спала её дочь. В полумраке она разглядела лишь копну волос и оборку её ночной рубашки.

Она закрылась в тесной туалетной комнате и, несмотря на поздний час, зажгла газ под маленьким чайничком. Среди прочих правил и обязанностей госпожа Альварес раз и навсегда вбила в голову своему потомству следующее: «В крайнем случае, например в дороге, ты можешь не вымыть на ночь лицо. Но позаботиться о том, что ниже пояса, обязана каждая уважающая себя женщина».

Госпожа Альварес ложилась последней и вставала первой, не допуская служанку к процедуре приготовления утреннего кофе. Она спала в столовой-гостиной на диване и в половине седьмого открывала дверь поочерёдно разносчику газет, молочнику с его ежедневным литром молока и служанке. В восемь часов её роскошные волосы уже были причёсаны на прямой пробор. Без десяти девять Жильберта, аккуратная на загляденье, отправлялась на занятия. В десять часов госпожа Альварес начинала «думать» об обеде, то есть надевала пальто, вешала на руку хозяйственную сумку и отправлялась на рынок.

В тот день, как обычно, она проследила за тем, чтобы Жильберта вовремя встала, поставила на стол чашку с горячим кофе и чашку с молоком и развернула газету в ожидании Жижи, которая вошла в столовую умытая, пахнущая лавандовой водой, но ещё немного заспанная.

– Жижи, зови мать, – крикнула ей бабушка. – Лиана д'Экзельманс пыталась покончить с собой.

– О-о-о! – встрепенулась девочка. – Она умерла?

– Конечно, нет. Она знает своё дело.

– А что, у неё был револьвер, бабушка? Госпожа Альварес взглянула на свою внучку с состраданием.

– Какой револьвер? Опиум, как всегда. «Доктор Морез и доктор Пельду, которые дежурят у изголовья красавицы-самоубийцы, пока не берут на себя смелость объявить, что жизнь их пациентки вне опасности, однако их прогнозы вселяют надежду». Зато я возьму на себя смелость утверждать, что если госпожа Экзельманс будет продолжать эти игры, она испортит себе желудок.

– Ведь в прошлый раз она кончала с собой из-за князя Георгиевича, да, бабушка?

– Что у тебя с головой, дорогая? Из-за графа Берту де Совтерр.

– Ах да, правда. А дядюшка, что он теперь будет делать?

– А вот это пока никто сказать не может, дитя моё. Но мы-то вскоре обо всём узнаем, даже если он откажется давать интервью. Упаси Боже давать интервью в таких случаях, особенно поначалу. Газеты всё равно всё пронюхают. Скажи консьержке, чтобы она купила для нас вечерние газеты. Ты сыта? Молоко выпила? А бутерброды? Не забудь надеть перчатки. По дороге нигде не задерживайся. Пойду будить твою маму. Ну и история!.. Андре, ты спишь? А! Ты встала? Андре, Лиана пыталась покончить с собой.

– Опять двадцать пять… – проворчала Андре. – Ни на что другое она, по-моему, просто не способна.

– Ты до сих пор не сняла бигуди, Андре?

– Ты что, хочешь, чтобы я пришла на репетицию растрёпанной? Спасибо!

Госпожа Альварес придирчиво оглядела дочь: нелепые бигуди в волосах, ноги в войлочных тапочках.

– Сразу видно, что ты отвыкла от мужского взгляда, дочь моя. Женщина не позволит себе в присутствии мужчины ходить в халате и в тапочках. Ну и история с этим самоубийством. Само собой, оно оказалось неудачным.