Лариса Черногорец - Крепостной княжич

Послышались торопливые шаги. Никита отошел от занавески и сел на диван. Уля принесла большую льняную простынь и стеганый голубой халат. Мучения Никиты длились еще полчаса. Затем Ли удалился, а следом за ним вышла, завернувшись в халат и Дарья.

— Послушай. Не ревнуй! Ли — китайский целитель, врач, понимаешь! А меня с детства учили врачей не стесняться. Я не знаю как у него отношения с женским полом, но меня он лечит с десяти лет, и воспринимает как своего ребенка. То, что он делает, называется акупунктура — он лечит иглами, которые нужно поставить в определенные точки на теле и тогда уходит боль, страх, усталость. Он очень помог матушке, когда она умирала и мучилась дикими болями. Я прошу тебя никогда не обижать его. Батюшка насилу уговорил его остаться, после матушкиной смерти. Он остался только ради меня. Он хороший, очень хороший, и он мне очень нужен. Не воспринимай его как мужчину. Воспринимай его как доктора, хорошо?

— Проблема в том, барышня, что я не смогу воспринимать никого, кто бы прикасался к вам, как доктора, — усмехнулся Никита, — но я обещаю, что пальцем не трону его, раз вы так желаете.

Ревность и обида захлестывали его все сильнее. Никита вышел из дома и прислонился спиной к стене, дышать было нечем от переполнявших его чувств, развернувшись, он ударил в стену кулаком с плеча. Что он мог сделать. Какой к черту доктор этот карлик. И она хороша! Позволяет делать с собой что угодно! Он никак не может помешать этому. Он её крепостной, мужик, которого можно продать как скотину. Одна чистокровная лошадь с её конюшни стоит в пять, даже в десять раз дороже, чем он, но душа его рвалась к ней, он понимал, что любит её, всегда любил, с самого детства, с тех пор как помнит себя, а теперь еще сильнее. Он не просто любил, он желал её так сильно, как только может мужчина желать женщину. Никогда он не думал, что женщина заставит его так страдать.

— Не сердись! — её голос отвлек его от мрачных мыслей, — Я не часто пользуюсь услугами Ли, только когда что-то действительно случается.

Даша стояла перед Никитой в простой белоснежной блузе, темной домашней юбке, подпоясанной широким коричневым поясом. Волосы были уложены в длинную сложную косу. Глаза задорно искрились, словно поддразнивая его. Она словно не замечала его состояния. Как ни в чём не бывало, сменила тему разговора.

— Покажи мне свое плечо, там все еще остался тот знак?

Подняв руку, Даша дотронулась до его сорочки и, медленно расстегнув ворот, провела рукой по груди и прикоснулась к его обнаженному плечу. Словно от удара тока Никита вздрогнул от её прикосновения, сердце бешено колотилось. На плече красовалась расплывшаяся, точно ожег родинка, напоминавшая не то змею, не то латинскую «S».

— А где тот кулон?

На его широкой груди, на тесьме было распятие и маленькая ладанка. Никита снял ладанку, из нее на его руку выпал розово-серый камень с гравировкой. На которой подобно родинке у Никиты была буква «S» со змеей, обвивавшей щит с перекрещенными рапирами.

— Вот он, Дарья Дмитриевна.

— Отдашь его мне на полдня? Мне надо съездить кое- куда.

— Зачем? — спросил Никита. Но потом до него дошёл смысл её слов — Барышня! Вам нельзя выезжать одной! Так не принято!

— Ты меня еще манерам поучи! Никита, ты в своем уме!

— Без меня вы больше никуда не поедете! Хватит сегодняшних приключений!

— Хорошо, — легко согласилась Даша — тогда собирайся!

Её глаза блеснули озорными искрами, и она растаяла в глубине комнат.

Никита прислонился к стене дома, закрыв глаза и сжимая в руках пустую ладанку. Что она задумала?

На пороге появился Федор — статный, высокий, красивый русоволосый парень. Он служил старшим конюхом и все полторы сотни княжеских племенных жеребцов и кобыл были на его попечении. Лениво спросил:

— Вроде барышня вызывала? Ты знаешь зачем? — Никита кивнул:

— Коляску готовь, едем сейчас.

— Вместе, что ли, едете? Далеко ли?

— Сам не знаю, но одну не отпущу. — Фёдор оглядел Никиту с головы до ног.

— Высоко метишь, Никитка, место то свое помни!

Никита сверкнул глазами в ответ.

— А ты меня не стращай, о себе пекись.

Из дома выскочила Уля. Увидев Федора, она покраснела и бегом помчалась во флигель.

— Барышня велела коляску готовить! — крикнула на ходу.

— Постой, красавица! — Федор вальяжно выдвинулся вслед за ней — Постой, милая, я спросить хотел…

— Знаем мы, чего ты хотел, — засмеялась Уля, — Ты знай, выполняй чего приказано

— Вот это девка! Огонь девка! Все равно моя будет! — и Федор, словно за добычей, припустил вслед за ней.

Дорожная пыль поземкой вилась за коляской, в которой Даша и Никита направлялись в город. Задольск был провинциальным городком, однако требованиям времени соответствовал и мог представить на любой вкус и развлечения и разного рода услуги. Никита правил коляской, а Даша, отвернувшись, скучала, разглядывая незатейливый пейзаж открывавшийся вокруг. Зеленые холмы, сменяющиеся золотыми от пшеницы равнинами, полёта для фантазии не открывали. Редкие мужики из соседних усадеб, встречавшиеся на пути, заламывая шапки, кланялись по старинке в пояс. Никита тайком бросал взгляды на Дарью, а та тихо улыбалась, замечая их боковым зрением.

— Так куда едем, Дарья Дмитриевна. Подъезжаем уже. — попытался узнать Никита цель их поездки.

— На второй улице налево сверни, там, мне сказали, ювелирная лавка есть.

— Есть, барышня, как не быть. Там рядом с центральной площадью большая лавка, хозяин на Урале, кто сейчас там будет — не знаю, а раньше и продавал, и всю кассу, и отчет держал Наум Соломонович, хитрый такой мужик, кому хочешь, пол прилавка продаст. Большой мастер народ уговаривать. А вы, стало быть, за украшением каким?

— Смотри, дождь пошел!

На совершенно ясном небе вдруг появилось несколько хмурых туч, которые не преминули разразиться грозовым дождем, сквозь который пробивались лучи солнца. Никита поднял крышу на коляске.

— Не намокли, Дарья Дмитриевна.

— Ты меня Дашей, когда звать будешь, как в детстве?

— Так детство закончилось, Дарья Дмитриевна. Закончилось когда вы уехали.

— Никита, ты мне родной человек, понимаешь, у меня родных — ты, да батюшка. Зови меня Дашей, ну хотя бы когда мы одни, при дворне уж, так и быть, как тебе ловко будет, так и называй. Ведь ты мне брат! Мы с тобой в одной люльке выросли…

Её губы говорили одно, а глаза совсем другое. Какой брат! Какая глупость… Сквозь тучи проглянули солнечные лучи. Огромная, тройная и необычно яркая радуга раскинулась прямо перед ними. Его глаза смотрели на нее грустно.