Ольга Шумяцкая - Ида Верде, которой нет

Неожиданно в чашку с недопитым шоколадом упала капля, затем еще одна — и вот замолотил дождь.

От крепкого шоколада, смешанного с густым кофе, у Зиночки стучало в голове. Закусив нижнюю губу и не двигаясь с места, она выжидательно смотрела на Рунича.

Посетители вскочили с мест, ринулись кто под тенты, кто внутрь кафе, а эти двое продолжали сидеть под набирающими силу струями. Одежда их сразу вымокла и облепила тела.

Потоки воды отделили смазанные силуэты от разом опустевшей улицы.

Рунич увидел мизансцену со стороны и усмехнулся: «Вот уж действительно секунды-рыбы. И картина славная. Кажется, в кино это называется стоп-кадр».

Естественно, она напросилась к нему «обогреться».

«Лишь бы эта девица не развернула боевые действия», — подумал Рунич, бросая ей клетчатый плед.

Два года назад он отметил сорокалетие и девицами окологимназического возраста приказал себе не интересоваться. Пусть набираются опыта с другими — слишком нервно по нашим годам.

— Накиньте на плечи, не то простынете! А я пока вызову таксомотор. Дождь, кажется, зарядил не на один час, как сказал бы мажордом в английском романе.

Хотел было предложить ей бренди, чтобы согреться, но внутренний голос взбунтовался: «Бренди? Вот тогда точно будут проблемы!» Рунич оставил ее одну и через коридор прошел в библиотеку — темную комнатку в глубине квартиры, забитую книжными полками. Как и предполагалось, что и ожидалось: Софи Добронравова — ну не ирония ли ее фамилия! — переводчица лет тридцати, чудная собеседница, въехавшая с месяц назад в апартаменты на втором этаже, сидела на диванчике с книжечкой в руках и тихонько выпевала на божественном старофранцузском наречии строчки из «Тристана и Изольды».

– И там, где он царил, — повсюду ей поклонялись, словно чуду … — улыбнулась Софи оголтело-бесстыдной улыбкой. Подружка ее, из театральных, лежала на животе, помахивая голыми розовыми пятками и лениво переворачивая страницы справочника цветов. — Мы здесь уже с полчаса, как условились. А вы?

Рунич развел руками: дескать, если бы все было в его власти. И шепнул:

— Десять минут!

Софи хохотнула.

Рунич вернулся в гостиную. Зиночка сидела на козетке у окна, завернувшись в плед, и опять выжидательно смотрела на него немигающим кошачьим взглядом.

В глубине квартиры раздались шорохи, шлепанье босых ног, потом с грохотом упал поднос со стеклом.

Зиночка вышла из оцепенения, а Рунич просто и виновато — увы и ах! — улыбнулся.

Она вскочила с диванчика, подбежала к двери и выглянула в коридор — в темном лабиринте как на заказ мелькнули белые пятки, потом еще одни… Значит, их двое?

Зиночка отпрянула от двери и вопросительно уставилась на Рунича.

— Ну, мадемуазель археолог, бывает, что и так, — усмехнулся он, и в его глазах зажегся сарказм.

В этих желтых глазах — то ли азиатского хана, то ли индейского вождя — вызов и страсть, которые, конечно, не снились прыщавому Шустрику.

— Хотите присоединиться? — спросил Рунич (в конце концов, он долго терпел!) и сразу понадеялся на отказ.

Зиночка смачно чихнула и бодро согласилась:

— Давайте!

Поэт подошел, взял ее за локоть, едва притянул к себе — на расстояние вытянутой руки. Край пледа сполз с плеча. Рунич хотел было спустить бретельку платья и жесткой ладонью — «Стигматы на ладонях! Ибо не отрывает перо от длани!» — провести по юной, едва выступающей груди. Злой ангел!

Но остановился.

— Однако, Зинаида Владимировна, мои друзья, которые организовали сегодняшний вечер, имеют, к сожалению, другие планы, которые я не в силах нарушить. Все-таки — таксомотор, милейшая мадемуазель археолог. Впрочем, я вызвал его, как только мы вошли, поэтому машина уже дожидается внизу. Надеюсь, туфельки ваши просохли, ибо ноги всегда должны быть в тепле. Ступайте, милая…

Зиночка выдернула руку и, закусив от злости губу, выскочила из квартиры.

Придя домой, Зиночка скинула мокрые туфли из тонкой кожи изумрудного цвета — дождь прекратился, но она, обиженная, разочарованная, выскочив из авто, тут же, не заметив того, попала в лужу — и ничком бросилась на кровать.

Ее выставили за дверь, и выставили самым бесцеремонным образом! И ради чего! Голых пяток каких-то вульгарных особ!

Повернув голову, она увидела на туалетном столике край посеребренной рамки с фотографией Рунича. Нет, она не станет рвать фотографию, писать дурацкие слезливые письма и предаваться страданиям. Не на такую напали! Она добьется своего. Придет еще раз. А если понадобится — еще и еще.

Чего конкретно она хочет добиться, Зиночка не вполне представляла. Она была слишком зла. Ее глаза горели холодным белым светом. Губы кривила надменная усмешка.

Рунич… И все-таки — несмотря ни на что — он. Только он. Единственный, кто стоит внимания. Ее внимания.

Она не заметила, как уснула.

Утром, открыв глаза, Зиночка обнаружила, что лежит в собственной постели поверх покрывала в платье и грязных чулках, и страшно удивилась и сразу вспомнила вчерашний вечер.

Солнце било в окна. Завтра экзамен, но сегодня — в воскресенье — библиотека закрыта, и она, Зиночка, проведет этот день дома, в отцовском кабинете, с новой книжкой про раскопки скифских курганов, которую отец купил перед отъездом в экспедицию. А вечером… Вечером… Посмотрим…

Зиночка прошла в ванную комнату, бросила в ванну горсть морской ароматической соли, пустила теплую воду. Заколов повыше тяжелый узел пепельных волос, она погрузилась в зеленоватую воду, словно перетекшую в мраморную посудину из ее глаз, и, слегка пошевеливая пальчиками с перламутровыми ноготками, предалась наслаждению омовения.

Пальчики у Зиночки были нежные, изящные, лодыжки и запястья тонкие, и вся она — тонкокостная, белокожая, с удлиненными бедрами, раковиной чуть выпуклого живота и прелестными покатыми плечами — напоминала русалку. Было в ней и что-то уклончиво-ускользающее.

«Наяда моя!» — сказала себе Зиночка и, рассекая волны, восстала из соли морской.

Кликнув горничную, она велела подавать кофе. Рыжая неуклюжая деваха с толстым носом принесла кофейник, горячие булочки и любимую Зиночкину чашку — китайский фарфор, расписанный розовыми цветами, настолько тонкий, что розовое просвечивало на внутренней стороне чашки.

На подносе белел крошечный квадратик письма.

— Еще давеча принесли…

— Что ж сразу не дала?

И Зиночка лениво распечатала конверт.

Ученический листок в линейку. Каракули неимоверные.