Сара Маклейн - Распутник

— Довольно неубедительная попытка, милорд.

Он скорчил гримасу.

Может быть, вывести для тебя новую породу собак? И назвать ее «леди П.»?

— Весьма романтично, — согласилась Пенелопа, — но на это потребуется довольно много времени, разве не так?

Повисло дружеское молчание, но через некоторое время Томми вдруг очень серьезно сказал:

— Пожалуйста, Пен. Позволь мне защитить тебя.

Очень странное заявление, но поскольку он провалился по всем Пунктам брачного предложения, Пенелопа не стала больше цепляться к словам.

Она обдумывала его предложение. Причем на полном серьезе.

Он ее самый старый друг. Во всяком случае, один из них.

Тот, который ее не бросил.

Он умеет ее рассмешить, и она очень, очень к нему привязана. Он единственный мужчина, кто не оставил ее даже после той гибельной разорванной помолвки. Одно это уже говорит в его пользу.

Ей следует сказать «да».

«Так скажи, Пенелопа!»

Она станет леди Томас Оллес, двадцати восьми лет, и будет избавлена (как раз вовремя) от сомнительного статуса старой девы.

«Скажи: да, Томми. Я выйду за тебя. Как мило, что ты это предложил».

Она должна.

Но она так и не сказала.

«Дорогой М.!

Моя гувернантка не любит угрей. Но она, конечно же, достаточно культурный человек, чтобы понять — твое появление с одним из них в руках еще не делает тебя дурным. Питайте отвращение к греху, а не к грешнику.

Твоя П.

P . S . На прошлой неделе Томми приезжал домой, и мы ходили на рыбалку. Он официально мой самый лучший друг.

Нидэм-Мэнор, сентябрь 1813 года».

«Дорогая П.!

Это звучит подозрительно, похоже на проповедь викария Комптона. Ты так набожна? Я разочарован.

М.

P . S . Вовсе нет.

Итон-колледж, сентябрь 1813 года».

Звук захлопнувшейся за Томасом тяжелой дубовой двери еще отдавался эхом по Нидэм-Мэнору, когда на площадке второго этажа, одним пролетом выше, чем стояла Пенелопа, появилась ее мать.

— Пенелопа! Что ты наделала?

Леди Нидэм стремительно начала спускаться вниз по широкой центральной лестнице дома. Следом торопились сестры Пенелопы, Оливия и Филиппа, и сразу три отцовские охотничьи собаки.

Пенелопа сделала глубокий вдох и повернулась к матери.

— Вообще-то день был спокойным, — беспечно произнесла она, направившись к столовой и не сомневаясь, что мать идет следом. — Я написала письмо кузине Кэтрин. Ты знаешь, что она до сих пор страдает от той ужасной простуды, что подцепила еще перед Рождеством?

Пиппа хихикнула. Леди Нидэм — нет.

— Да не волнует меня твоя кузина Кэтрин! — воскликнула маркиза пронзительным тревожным голосом.

— Это очень нехорошо; никто не любит простуду. — Пенелопа толкнула дверь в столовую и увидела, что отец, все еще в охотничьих одеждах, уже сидит за столом и спокойно читает «Пост», дожидаясь женскую часть семейства. — Добрый вечер, отец. Славно провел день?

— Там чертовски холодно, — отозвался маркиз Нидэм и Долби, не отрываясь от газеты. — И я готов поужинать. Чего-нибудь горяченького.

Пенелопа подумала, что отец, возможно, не готов к тому, что его ждет за этим самым ужином, но не сказала ни слова — просто оттолкнула от своего стула нетерпеливого бигля и заняла привычное место слева от маркиза, напротив сестер. Те, широко распахнув глаза, с любопытством ждали, что произойдет дальше. Разворачивая салфетку, Пенелопа изображала невинное простодушие.

— Пенелопа! — Леди Нидэм остановилась прямо в дверях столовой, сильно выпрямив спину и стиснув маленькие кулачки. Лакеи недоуменно замерли, не зная, подавать ужин или нет. — Томас сделал предложение!

— Да. Я при этом присутствовала, — сказала Пенелопа.

На этот раз Пиппа поднесла к губам стакан с водой, пряча усмешку.

— Нидэм! — Леди Нидэм решила, что ей необходима поддержка. — Томас сделал Пенелопе предложение!

Лорд Нидэм опустил газету.

— В самом деле? Мне всегда нравился этот Томми Оллес. — Повернувшись к старшей дочери, он спросил: — Все в порядке, Пенелопа?

Пенелопа глубоко вздохнула:

— Не совсем, отец.

— Она ему отказала! — Высота голоса матери подходила исключительно для душераздирающего рыдания или древнегреческого хора. Хотя возможно, что у него имелась и дополнительная цель — заставить псов оглушительно залаять.

После того как она и собаки прекратили выть, леди Нидэм приблизилась к столу, вся в ужасных красных пятнах, будто только что прошлась мимо ядовитого плюща.

— Пенелопа! Брачные предложения от богатых, завидных молодых людей не цветут на деревьях!

В особенности в январе.

Впрочем, Пенелопе хватало ума не произнести это вслух.

Когда лакей шагнул вперед, чтобы подать суп, с которого начиналась их вечерняя трапеза, леди Нидэм рухнула в кресло, и сказала:

— Уберите! Кто может есть в такое время?

— Вообще-то я сильно проголодалась, — заметила Оливия. Пенелопа спрятала усмешку.

— Нидэм!

Маркиз вздохнул и повернулся к Пенелопе.

— Ты ему отказала?

— Не совсем так, — уклончиво ответила Пенелопа.

— Она его не приняла! — воскликнула леди Нидэм.

— Почему?

Вполне справедливый вопрос. И наверняка каждому за этим столом хочется узнать ответ. Даже Пенелопе.

Да только у нее этого ответа нет. Во всяком случае, толкового.

— Я хочу обдумать его предложение.

— Не сходи с ума. Принимай! — отрезал лорд Нидэм, словно это было так просто, и махнул лакею, чтобы подавал суп.

— Может быть, Пенни не хочет принимать предложение Томми, — заметила Пиппа, и Пенелопе захотелось расцеловать свою разумную младшую сестру.

— Речь не идет о хочу или не хочу, — заявила леди Нидэм. — Речь идет о том, чтобы продать, когда это возможно.

— Мне бы хотелось услышать более подходящую метафору, чем купля-продажа, — сказала Пенелопа. — И право же, я думаю, что он хочет жениться на мне не больше, чем я хочу за него выйти. Думаю, он просто проявил доброту. По-дружески.

— Он не просто проявил доброту, — возразил лорд Нидэм, но прежде, чем Пенелопа успела уточнить, что это значит, снова вмешалась леди Нидэм:

— Речь вряд ли идет о твоем желании выйти замуж, Пенелопа. Ты уже давно перешагнула эту черту. Ты должна выйти замуж! А Томас хотел на тебе жениться! Тебе не делали предложений вот уже четыре года! Или ты об этом забыла?

— Забыла, мама. Большое спасибо, что напомнила.

Леди Нидэм вздернула нос.

— Видимо, ты считаешь это остроумным?