Анн Голон - Анжелика и ее любовь

— А этот его намек на население островов, чью породу якобы улучшат.., какая непристойность! — возмутился бумажный фабрикант Мерсело, глядя на свою дочь Бертиль и надеясь, что она ничего не поняла.

Абигель прижала руки к горящим щекам. За всю ее жизнь добродетельной девы, даже не подозревающей, что она красива, ни один мужчина не осмелился повести себя с нею так вольно.

— Я.., я подумала, что мы должны поблагодарить его, — пролепетала она. — Каков бы он ни был, он все же рисковал свои судном, своей жизнью, своими людьми.., ради нас…

Ее смятенный взгляд метался между темным концом пушечной палубы, в котором скрылся Рескатор, и распростертым на полу мэтром Берном.

— Но почему он так сказал? — вскричала она. — Почему он так сказал?

Уронив лицо в ладони, она истерически разрыдалась. Шатаясь, ничего не видя от слез, она оттолкнула столпившихся вокруг нее единоверцев, бросилась в угол, и, прижавшись к лафету пушки, продолжала все так же безутешно плакать.

Этот внезапный срыв всегда такой спокойной Абигель стал для женщин сигналом к всеобщим стенаниям. Все горе, которое они так долго сдерживали, разом прорвалось наружу. Ужас, пережитый ими во время бегства через ланды и посадки на корабль подточил их самообладание. Как это часто бывает, когда опасность уже позади, женщины пытались успокоиться, выплескивая свое напряжение в криках и слезах. Молодая дочь Маниго, Женни, которая была беременна, билась головой о переборку и твердила:

— Я хочу вернуться в Ла-Рошель… Мой ребенок умрет…

Муж не знал, как ее успокоить. Маниго вмешался — решительно, но снисходя к женской слабости.

— Ну, ну, женщины, возьмите себя в руки. Сатана он или нет, но этот человек прав: все мы устали и нам пора спать… Перестаньте кричать. Я вас предупреждаю, что той из вас, которая замолчит последней, я плесну в лицо ковш морской воды.

Все мигом умолкли.

— А теперь помолимся, — сказал пастор Бокер. — Слабые смертные, мы до сих пор только и делали, что сетовали, и даже не подумали возблагодарить Господа за то, что он нас спас.

Воспользовавшись всеобщей сумятицей, Анжелика незаметно выбралась наружу. Поднявшись на верхнюю палубу по короткому трапу, она остановилась, держась за поручни. Ночь была холодная, сырая, но Анжелика и не думала мерзнуть — ее достаточно согревали возмущение и ярость.

Фонарям, укрепленным на мачтах и фальшборте, было не под силу разогнать кромешный мрак. Однако за основанием грот-мачты Анжелика различила освещенные изнутри красные витражи в апартаментах Рескатора. Уверенным шагом

— ибо ей невольно вспомнился навык хождения по качающейся палубе, приобретенный в Средиземном море, — она направилась в ту сторону.

По пути она столкнулась с каким-то невидимым в темноте существом и едва не закричала от испуга, почувствовав, как что-то обжигающе горячее стиснуло ее запястье. Она осознала, что это рука мужчины, а когда попыталась разжать ее, оцарапалась об острые грани бриллианта в его перстне.

— Куда это вы так бежите, госпожа Анжелика? — спросил голос Рескатора. — И зачем отбиваетесь от своей судьбы?

До чего же это злит — всегда разговаривать с маской! Он играл своим кожаным лицом, как демон. Анжелика почти не видела его в этой темени и когда подняла глаза на звук его голоса, у нее появилось ощущение, что она обращается к ночи.

— Так куда же вы направлялись? Ужели мне выпадет неслыханное счастье узнать, что вы шли на ют, желая найти там меня?

— Вот именно! — вскричала разъяренная Анжелика. — Потому что я хотела вас предупредить, что не потерплю, чтобы вы намекали на мое прошлое в присутствии моих спутников. Я вам запрещаю, слышите — запрещаю говорить им, что я была рабыней на Средиземном море, что вы купили меня в Кандииnote 6, что я состояла в гареме Мулея Исмаила, и вообще что бы то ни было, что касается меня. Как вы посмели сказать им об этом? Какая неучтивость по отношению к женщине!

— С одними женщинами хочется быть учтивым, с другими — нет.

— Оскорблять меня я вам тоже запрещаю! Вы мужлан, начисто лишенный галантности… Пошлый пират.

Бросая ему это последнее оскорбление, она постаралась вложить в него как можно больше презрения. Она уже отказалась от попыток высвободиться, потому что Рескатор теперь сжимал оба ее запястья. Руки у него были горячие, как у человека здорового, привыкшего находиться на открытом воздухе в любую непогоду: и в жару, и в стужу, и это тепло передавалось ей, дрожащей от тревоги и злости.

Прикосновение его рук, поначалу так раздражавшее ее, теперь действовало на нее благотворно. Но она была не в состоянии осознать это. Рескатор казался ей каким-то мерзким существом, и в эту минуту ей очень хотелось его изничтожить.

— Вы не потерпите.., вы мне запрещаете, — повторил он за ней. — Честное слово, вы совершенно потеряли голову, маленькая мегера. Вы забываете, что на этом судне я — единственный хозяин и могу приказать вас повесить, бросить за борт или отдать на потеху моему экипажу, если мне так заблагорассудится. Таким же тоном вы, вероятно, говорили и с моим добрым другом д'Эскренвилем? Стало быть, его крутое обращение не излечило вас от безрассудной страсти к спорам с пиратами?

При упоминании о д'Эскренвиле в памяти Анжелики ожили образы минувшего. Еще вчера она начала терзаться, раздираемая между воспоминаниями о своих прошлых похождениях и сознанием того, что теперь она стала другой. И она чувствовала, что именно здесь, на этом корабле, рядом с человеком, который называл себя Рескатором, сольются, словно реки, все ее прежние жизни, такие многочисленные и разнообразные.

«Ох, хоть бы он меня отпустил, — мысленно умоляла она, — не то я стану его рабыней, его игрушкой. Он отнимает у меня силы. Почему?»

— Вам кажется, что вы все еще при дворе Короля-Солнце, госпожа дю Плесси-Белльер? — тихо спросил Рескатор. — И потому вы так надменны? Берегитесь, здесь ваш августейший любовник уже не сможет вас защитить…

Она вдруг капитулировала, явив ту не лишенную кокетства, но вместе с тем и искренности гибкость, которая прежде не раз обезоруживала ее разъяренных противников.

— Простите мне мои необдуманные слова, монсеньор Рескатор. Я совсем потеряла голову. Но все дело в том, что у меня нет ничего, кроме уважения моих спутников. Какая вам польза от того, что вы разлучите меня с моими последними друзьями?..

— Значит вы до того стыдитесь своего прошлого, что дрожите при одной мысли о том, что ваши друзья о нем узнают?

Она ответила сразу, не раздумывая, и слова слетали с ее губ так легко, словно только и ждали этой минуты: