Враг мой любимый - Ульяна Соболева

Я разжал пальцы и посмотрел на рыжего. На секунду стиснул челюсти, хотелось выбить пару зубов конвоиру, чтоб не сквернословил при командире, но сдержался.

– Надолго её туда? – сквозь зубы, сдерживая ярость.

Тот пожал плечами.

– А леший его знает. Пожизненно, наверное. На святое посягнулась. Иконы говорят старинные были, ценные. Так и не созналась кому отдала их или где спрятала.

Я похлопал конвоира по плечу.

– Ступай. Смотри за ними. С тебя если что спрошу. Бить не сметь без моего ведома.

И поднялся по трапу следом за ссыльными. Женщинам выдали тюфяки, набитые соломой и казенные суконные одеяла. Разместили их на верхней палубе, предварительно растянув навес из парусины, от дождя и ветра. Матросы то и дело сновали туда-сюда и с интересом поглядывали на женщин, которые появились внезапно в таком количестве.

Дверь каюты с грохотом распахнулась. Глеб с Васькой ввалились в помещение и грузно сели на койку. Брат посмотрел на меня, и тут же отвел взгляд. Мы не разговаривали с той самой несостоявшейся дуэли. Глеб злился за то, что я солгал Спиридову, о том, что он был секундантом. Хотя брат ни сном, ни духом о поединке. Впрочем, если бы дуэль состоялась ему бы пришлось…но в такие моменты мне казалось, что он бы презрительно отказался. Слишком правильный, мать его.

– Серега, – Васька наклонился ко мне, – ты видел, сколько дам к нам пожаловало? Доставим барышень в Архангельск и вернемся. Плевое дело. Спиридов мог и в карцер запереть на месяц, а так отделались легким испугом. Или ты по Стрельцовой соскучился? А? Лейтенант?

Я засмеялся и бросил взгляд на Глеба, но тот молчал всем своим видом показывая, насколько разочарован во мне. Ну и хрен с ним. Тоже мне святой выискался. Не в моряки идти надо было, а в приходские священники. Задолбал правильностью своей. Святоша хренов.

А вот Кот в доску свой, рубаха-парень, мы съели с ним не один пуд соли, будучи подростками. Дядя Васьки отправил его учиться в Академию, когда проиграл все имущество в карты, отец погиб на войне, когда Коту был год отроду, а мать скончалась от чахотки двумя годами позднее. Вот и остался он на попечении горького пьяницы и игрока. Васька вначале подружился с моим братом, а потом взял под свое шефство меня едва я появился в Академии после смерти родителей. Здоровенный детина, метра под два ростом, широкий в кости, огромный как столетний дуб, весь покрытый светлым пухом словно шерстью, волосы цвета соломы, белые брови и такая же светлая борода. Он был удивительно добр и мягкосердечен, предан нам с Глебом всей душой. Бесхитростный и прямой он обладал какой-то богатырской силой способной ломать одной рукой бревна. И за эту силу его боялись и уважали. Правда за глаза часто называли не Котом, а Шавкой, в глаза не смели, кулак у Васьки огромен, как молот и бьёт не слабее оного. Пару раз и мне по роже съездил, когда повздорили, за что схлопотал левой в челюсть. До сих пор припоминает мне.

Я снова посмотрел на старшего брата. Похож на меня, такие же черные волосы и смуглая кожа, но глаза серые, как у нашей матери. Тело крепкое, плотное, не худощавое, как у меня. Глеб привык к ежедневным физическим нагрузкам. У него тело настоящего солдата с прямой спиной, мускулистыми ногами, крепкими мозолистыми руками от постоянного фехтования. Характером мы отличались кардинально. Никитин-старший холодный и расчетливым прагматик, в чем-то циник. Он всегда спокоен, рассудителен и уравновешен, на риск шел в самых крайних случаях, взвесив все за и против. Эта рассудительность, часто, холодным душем остужала наши с Васькой горячие головы.

– Эй, приятель, ты что заболел? Я говорю, девки тут у нас, есть очень даже ничего…– Васька потер огромные ручищи и опрокинул стакан водки, даже не поморщившись. – Пошли играть в карты с матросами, а вечером выберем по бабе. Я думаю, барышни возражать не будут! – Кот заржал и толкнул меня локтем в бок.

– Хватит с него красоток. Нагулялся уже. Да и Спиридову бы это не понравилось, – сказал Глеб, – И мне тоже. Он, как командир этого судна, должен следить за порядком, а не разводить на борту бордель. Насчет игры в карты не возражаю, хотя не помешало бы соблюдать субординацию.

– Да ну тебя, вечно ты все портишь. Отбрось формальности. Он прежде всего наш друг, а уже потом командир. Кто играет в карты втроем? Твой брат зануда, Серый! Ему в писари при дворе надо было, а не во флот.

– А вам обоим лишь бы морды кому расквасить и девок отыметь. Еще и этих…Ничем не брезгуешь, а брат?

– Да пошел ты! – рыкнул на него и опрокинул стул.

– Позоришь нашу фамилию!

– Тыыы!

Схватил его за шиворот и сдернул со стула.

– Отец в могиле переворачивается от твоих выходок, – смирил меня презрительным взглядом и отшвырнул мои руки.

Настроение разом испарилось к такой-то матери. Я отпустил его, сел на стул и откинулся на спинку, складывая руки на груди.

– Не хочется мне ни по бабам, ни в карты. Все опостылело. В Питербург хочу. Подальше отсюда. Карьеру буду строить при дворе. В Измайловском поближе к императрице-матушке.

Глеб криво усмехнулся.

– Карьеру под женскими юбками ты быстро состряпаешь, много ума для такой карьеры не надобно! Ты уже преуспел. До лейтенанта дослужился.

Я снова резко вскочил со стула, сжимая руки в кулаки.

– А что надобно? Быть твоей копией? Святошей и занудой? Прости, братец, что разочаровал. Не голубых кровей, как ты у нас. Я в отца. Солдафон. Или бесишься, что Спиридов меня командиром назначил, а?

– Он тебя командиром назначил, чтоб ты ответственность на себя взял и по шлюхам не бегал. Стыдно уже за нашу фамилию, особенно когда ее склоняют направо и налево и треплют, как космы продажной девки.

– Зато ты у нас может не по девкам, а брат?

– Дурак!

И я съездил ему в челюсть, он кинулся на меня, но Васька растащил нас обоих, потом толкнул Глеба в плечо.

– Эй вы, оба! Прекратили! Погорячились и хватит! Все…давайте выпьем по мировой и айда играть!

Он подмигнул Глебу, но тот повел плечом и распахнул дверь.

– На хрен вас обоих! Сам играй!

Васька хлопнул меня по спине по-дружески.

– Давай, Серега, не хандри. Если решишь присоединится я буду с матросами на палубе!

– Вали уже!

Когда они вышли я с