Барбара Картленд - Английская роза

— Лорд Чарнок уже взошел на борт? — осведомилась она.

— Нет, миледи, — ответил офицер, — но его милость, несомненно, вот-вот прибудет.

Графиня осталась стоять неподалеку от каюты помощника капитана, в обязанности которого входило размещение пассажиров.

С легкой улыбкой она наблюдала за трапом. И действительно — прошло всего две-три минуты, и на корабль поднялся высокий мужчина весьма внушительного вида. На нем был дорожный плащ, подбитый мехом. Следом за ним шел секретарь, который нес несколько внушительных курьерских чемоданчиков, на которых был вытиснен королевский герб.

Графиня двинулась ему навстречу. На губах ее появилась улыбка, к которой она обычно прибегала, когда ей надо было к кому-нибудь подольститься.

— Милорд! — воскликнула она. — Какая приятная встреча!

Наблюдавшей за происходящим Полине показалось, что лорд Чарнок испытывает от встречи совсем другие чувства.

Он показался ей невероятно красивым мужчиной, но это впечатление портило высокомерие, холодное и даже несколько презрительное выражение. Если бы Полину попросили добавить к этой характеристике какое-нибудь определение, то она выбрала бы «неестественность». В этом человеке чувствовалось ледяное равнодушие, словно у него в жилах не текла горячая кровь — будто он был из мрамора, а не из плоти.

Полина не могла бы сказать, почему у нее создалось такое впечатление, но у нее была привычка с первого взгляда пытаться определить сущность характера нового человека. Прежде ее отец часто добродушно подсмеивался над ее, как он называл это, «эскизами» — короткими описаниями людей, с которыми ее только что познакомили или с которыми она столкнулась во время верховой охоты.

«Лорд Чарнок, — сказала она себе на этот раз, — это человек, который внушает окружающим робость. И он слишком уверен в собственной значимости».

— Вы плывете на этом пароходе? — тем временем сухо осведомился он у графини.

— Нет, конечно, — ответила она. — Я просто провожаю свою племянницу. Она направляется в Санкт-Петербург. Поскольку она едет одна, то с вашей стороны, ваша милость, было бы очень любезно, если бы вы за ней присмотрели.

По лицу лорда Чарнока Полина поняла, что он отнюдь не желает этого делать и не намерен брать на себя такой труд и ответственность.

— Боюсь… — начал он.

Однако с графиней справиться было не так-то просто.

— Вы так любезны! — поспешно проговорила она. — Я глубоко вам благодарна.

Лорд Чарнок продолжал что-то говорить, но графиня уже повернулась к Полине:

— А теперь я должна с тобой расстаться, милое мое дитя. Будь умницей. Наслаждайся своим путешествием. Я не сомневаюсь в том, что ты найдешь его очень полезным.

Не успела Полина ответить, как тетка поцеловала ее в щеку и, шурша юбками и покачивая перьями, украшавшими ее шляпку, быстро начала спускаться по трапу на берег.

К тому времени как графиня ступила на причал, Полина заметила, что лорд Чарнок успел покинуть палубу. С легкой улыбкой она подумала, что не может его в этом винить. С ее точки зрения, это было так характерно для тетки: попытаться наладить отношения с единственным пассажиром, чье имя было достаточно весомым!

Чего Полина никак не могла знать, так это того, что на самом деле графиня сводила старые счеты с человеком, которого крайне не любила.

Оказавшись в своей каюте — одной из самых комфортабельных на корабле, — раздосадованный лорд Чарнок думал, что племянница графини Ротбери должна будет сама о себе заботиться. Он на себя эту обузу брать не собирается!

Ему было прекрасно известно, что два года тому назад Кэтлин Ротбери вдруг вздумалось завоевать его внимание, а если получится — и его сердце. И не то чтобы она воспылала к нему страстью: просто такая блестящая победа еще прибавила бы ей веса в обществе. Будучи всеми признанной светской красавицей, графиня считала себя оскорбленной, если кто-то из мужчин, с которым она достаточно часто встречалась, не поддавался бы ее чарам. Большинство джентльменов, соблазнившись ее привлекательной внешностью, охотно становились ее рабами и склонялись к ее ногам.

Она была потрясена, когда лорд Чарнок недвусмысленно дал ей понять, что не только не считает ее неотразимой и обольстительной, но даже испытывает к ней неприязнь. Для графини такое отношение было совершенно необъяснимым. Она пыталась найти хоть какую-то причину холодности лорда Чарнока, но не могла ее найти.

Графине было неизвестно, что, по мнению лорда Чарнока, она чрезвычайно жестоко обошлась с неким молодым джентльменом, состоявшим на службе при министерстве иностранных дел. Она несколько месяцев была с ним мила, совершенно вскружила ему голову, а потом абсолютно перестала обращать на него внимание, найдя кого-то более интересного для себя. Джентльмен, о котором шла речь, был еще совсем юн — почти мальчик — и решил, что сердце у него окончательно разбито. Он настоял, чтобы его перевели за границу: вопреки мнению лорда Чарнока, который считал, что юноша был бы гораздо полезнее в Лондоне. Его милость был весьма доволен работой несчастного молодого человека, который был его секретарем.

С того времени лорд Чарнок невзлюбил Кэтлин Ротбери. Кроме того, он всегда презрительно относился к красивым, но пустоголовым женщинам, единственным развлечением которых была игра с огнем, а вернее, с сердцами, что часто имело трагические последствия для тех, кто оставался в побежденных.

Одного того, что лорд Чарнок остался равнодушным к ее призывным взглядам и намеренно избегал встреч с нею, было достаточно, чтобы Кэтлин Ротбери стало еще важнее одержать над ним победу, однако все ее приемы и уловки оказались напрасными. Только после того, как графиня вынуждена была признать свое поражение, она пообещала себе, что рано или поздно преподаст лорду Чарноку урок, которого тот определенно заслуживает.

С ее точки зрения, не существовало ничего более неприятного, чем необходимость присматривать за молодой девицей во время длительного плавания. Возвращаясь в Лондон, она удовлетворенно думала, что ее враг наверняка будет страшно досадовать на навязанную ему роль и в то же время чувствовать, что не может пренебречь своим прямым долгом.

Графиня Ротбери глубоко ошибалась. Лорд Чарнок не имел намерения думать ни о чем, кроме собственного удобства. Ему предстояла большая работа, и, если уж на то пошло, он был крайне недоволен тем, что вынужден ехать в Россию именно в этот момент. Он согласился на поездку в Санкт-Петербург с огромной неохотой, после долгих уговоров со стороны министра иностранных дел. Тот уверял, что не может найти больше никого, кому можно было бы поручить столь трудную миссию.