Виктория Холт - Легенда о седьмой деве

Я всегда присматривала за Джо, потому что мама умерла, когда ему было всего четыре, а мне — шесть лет. Она приучила меня всегда заботиться о младшем брате. Иногда, когда отец был в море и ветры дули особенно сильно, нам казалось, что дом смоет в море, — тогда я прижимала Джо к себе и пела ему песни, чтобы он не боялся. Я притворялась, что мне не страшно, — и оказалось, что это действительно помогает преодолеть страх. Постоянное притворство здорово помогло мне, и теперь я мало чего боялась.

Лучше всего бывало, когда море успокаивалось и косяки сардин подходили к нашему берегу. Наблюдатели, которые следили за морем вдоль всего побережья, видели эти косяки и подавали сигнал. Я помню, с каким возбуждением люди встречали сигналы «Хевва!», потому что на корнуоллском наречии «хевва» значит стая рыб. Получив сигнал, рыбаки шли в море и возвращались с богатым уловом. И тогда наш подвал наполнялся рыбой. И в церкви рядом со снопами пшеницы, фруктами и овощами лежали сардины, чтобы Господь видел, что рыбаки такие же благодарные, как и фермеры.

Джо и я работали в подвале вместе. Мы посыпали солью каждый слой рыбы — до тех пор, пока мне не начинало казаться, что мои руки уже никогда не согреются, а я вовек не избавлюсь от запаха сардин.

Но то были хорошие времена. Потом наступала зима, когда в подвале заканчивалась рыба, а на море бушевали такие сильные штормы, каких не было уже лет восемьдесят. Вместе с другими детьми я и Джо выходили вечером на берег и железными крюками выгоняли из песка песчаных угрей, чтобы затем приготовить их в очаге. Мы приносили домой морские блюдца, ловили моллюсков и тушили их. А еще мы собирали крапиву и варили ее. Я помню, как мы тогда голодали. Нам снились крики «Хевва, хевва!» — это были чудесные сны, — но тем сильнее становилось отчаяние, когда мы просыпались.

Я видела страдание в глазах отца. Я видела, как отец смотрел на Джо — словно он принял какое-то решение. Потом он спросил, обращаясь ко мне:

— Помнишь, как мама рассказывала вам о вашей бабушке?

Я кивнула. Я всегда любила — и никогда не забывала — рассказы о бабушке Би, которая жила в местечке под названием Сент-Ларнстон.

Отец продолжил:

— Как я понимаю, бабушка хотела бы взглянуть на вас — на тебя и малыша Джо.

Я не поняла значения этих слов, пока он не вывел в море свою лодку. Прожив у моря всю жизнь, отец не мог не знать, чем это грозило. Я помню, как он зашел в дом, крикнув: «Рыба вернулась! На завтрак будет сардина. Позаботься о Джо, пока я не вернусь». Я смотрела, как он уходит. Я видела людей на берегу, они уговаривали его — но отец их не слушал.

Я ненавижу юго-западный ветер. Когда он дует, я вспоминаю, как он завывал той ночью. Я уложила Джо спать, но сама не ложилась — просто сидела и повторяла: «Сардины на завтрак!» И слушала ветер.

Отец не вернулся, и мы остались одни. Я не знала, что делать, но приходилось притворяться ради Джо. Когда бы я ни думала о том, как мне поступить, я всегда слышала голос матери, которая велела мне присматривать за Джо, а потом слова отца: «Позаботься о Джо, пока я не вернусь!»

Какое-то время соседи нам помогали, но потом настали тяжелые времена и пошли разговоры, что нас отправят в работный дом. Тогда-то я и вспомнила, что говорил отец о бабушке Би, и сказала Джо, что мы пойдем ее искать. И мы с Джо отправились в Сент-Ларнстон. Спустя какое-то время, после многих трудностей и невзгод, мы пришли к бабушке Би.

Я никогда не забуду первый вечер в доме у бабушки Би. Она завернула Джо в одеяло, напоила его горячим молоком, а потом вымыла мне ноги и велела лечь, чтобы наложить какие-то мази на пораненные места. После этого мне показалось, что раны чудом зажили уже к утру, хотя это не могло быть правдой. Сейчас меня охватывает глубокое удовлетворение. Я чувствую, что пришла домой, что бабушка Би мне роднее, чем любой человек на свете. Конечно, я любила Джо, но ни разу в своей жизни не знала человека лучше, чем бабушка Би. Я помню, как лежала на кровати, а она расплетала свои чудесные черные волосы, расчесывала и смазывала их — даже неожиданное появление у нее на пороге двух внуков не нарушило этого ритуала.

Бабушка Би лечила меня, кормила и одевала; именно она воспитала во мне гордость и чувство собственного достоинства. Та девчонка, которая стояла в каменной нише полуразрушенной стены, мало походила на ту, что едва живой приковыляла к ее порогу.

И бабушка знала это, ибо она знала все на свете.

Мы быстро привыкли к нашей новой жизни — так быстро привыкают только дети. Раньше мы жили в рыбацком поселке, а теперь — среди шахтеров, потому что, хотя рудник закрылся, шахта Феддера давала работу многим жителям Сент-Ларнстона, которые каждый день проходили около двух миль — на работу и домой. Я обнаружила, что шахтеры так же суеверны, как и рыбаки, — и это понятно, ведь обе профессии были настолько опасны, что каждый из них мог надеяться только на удачу. Бабушка Би часами рассказывала истории о шахтах. Мой дед был шахтером. Бабушка поведала нам, что рудокопы оставляли угощение, небольшое подношение, дабы задобрить злых духов, — а это была добрая половина скудного обеда голодного шахтера. Она с раздражением говорила о системе расчета в зависимости от выработки, которая использовалась вместо постоянного жалованья. Это значило, что если у человека был неудачный день и он добывал мало руды, то и оплата была соответственной. Она также с презрением говорила о тех шахтах, где имелись собственные лавки, в которых шахтеры вынуждены были покупать все товары, иногда по очень высокой цене. Слушая бабушку, я представляла, как сама спускаюсь в шахту. Я видела мужчин в поношенной, запачканной красной глиной одежде и оловянных касках, покрытых каплями грязного воска, потому что к ним крепили свечи. Я представляла, как клети с людьми опускаются в темноту, ощущала горячий воздух и содрогание земли, когда шахтеры начинали работу. Я представляла ужас, когда кто-то лицом к лицу сталкивался с духом, которому не оставили угощения, или с черной собакой, или с белым зайцем, чье появление предвещало грозящую шахте опасность.

— Я вспоминаю, — сказала я бабушке.

— О том, что привело тебя ко мне? — спросила она.

— Случай?

Она покачала головой.

— Ваш путь был слишком длинным для таких крошек, но ты не сомневалась, что найдешь свою бабушку, ведь так? Ты знала, что если будешь долго идти, то все равно придешь к ней, верно?

Я кивнула. Бабушка улыбнулась, словно ответила на мой вопрос.

— Я пить хочу, душечка, — произнесла она. — Принеси-ка мне глоток сливянки.

Я вошла в дом. В домике бабушки была всего одна комната. Правда, к домику была пристроена кладовая. Именно там бабушка и варила свои снадобья и часто принимала посетителей. А комната была нашей спальней и гостиной. С домом была связана одна история. Его построил Педро Баленсио, муж бабушки Би, которого прозвали Педро Би, потому что жители Корнуолла не могли правильно произнести его фамилию — и даже не пытались. Бабушка рассказывала, что дом был построен за одну ночь, потому что согласно традиции любой, кто мог построить дом за одну ночь, имел право присвоить землю, на которой он построен. Педро Би нашел место — поляну в роще, — спрятал в зарослях камыш, столбы и глину для стен и одной лунной ночью вместе с друзьями построил дом. Все, что ему нужно было сделать за ночь, — это возвести четыре стены и накрыть их крышей. Позже он вставил окно, дверь и трубу — но дом, согласно древней традиции, действительно был построен за одну ночь.