Джорджетт Хейер - Завоеватель сердец

После девятнадцатого дня рождения Рауля минул едва ли месяц, когда юноша однажды после обеда выехал верхом на своем жеребце Версерее в небольшой торговый городок, расположенный неподалеку от Харкорта. Он намеревался купить себе новые шпоры, а возвращаясь, решил срезать путь и поехать прямо через земли Жоффруа де Брийона. Рауль, конечно, помнил о вражде, существующей между домом Жоффруа и его собственным, но день уже клонился к вечеру, и, не рассчитывая встретить об эту пору кого-либо из дружинников Жоффруа, юноша положился на свой новый меч и верного Версерея в том, что они избавят его от любой напасти. Рауль ехал один, и поверх шерстяной туники на нем был лишь плащ для защиты от холода в этот еще нежаркий весенний вечер, поэтому ему наверняка пришлось бы нелегко при встрече с кем-либо из его врагов. Но судьба уготовила юноше совсем иную встречу.

Солнце уже клонилось к горизонту, когда он свернул с проселочной дороги на едва заметную тропку, тянувшуюся вдоль свежевспаханного поля по угодьям Жоффруа, и заходящие лучи окрашивали пласты земли в багровые тона. Вокруг царила предвечерняя тишь, которую теперь, когда городская суета осталась позади, не нарушал ни единый звук. С одной стороны, среди отлогих берегов, неспешно текла река Риль, а с другой – холмистая местность убегала к гряде невысоких гор на горизонте, кутающихся в прозрачную вечернюю дымку.

Рауль медленно ехал вперед, предоставив коню самому выбирать дорогу. Покачиваясь в седле, он насвистывал сквозь зубы, размышляя о красоте окрестной провинции Эврецин, в которой так хорошо жилось бы землепашцу, будь он уверен в том, что его урожай не захватит голодный и жадный сосед, а дом не сожгут мародерствующие солдаты. Не успел он поразмыслить над этим, как заметил зарево к востоку от себя, над деревьями, что росли в лощине за вспаханным полем. Легкий ветерок донес запах гари; вглядевшись пристальнее, Рауль рассмотрел даже быстрые языки пламени и, как ему показалось, расслышал крики.

Он в замешательстве натянул поводья, останавливая жеребца, поскольку находился не на своей земле и его совершенно не касалось, что огонь охватил хижину какого-нибудь смерда. Но затем юноше пришло в голову, что здесь могут быть замешаны люди Харкорта, и он тут же пришпорил Версерея, пустив его легким галопом прямо через поле, которое отделяло его от долины.

Подъехав ближе, Рауль вновь – на этот раз безошибочно – расслышал чей-то мучительный крик боли. За ним последовал взрыв смеха, при звуках которого юноша гневно сжал губы. Ему был хорошо знаком этот жестокий смех; он часто слышал его – так смеются мужчины, опьяненные кровью. Рауль опять пришпорил Версерея, в негодовании даже не задумываясь о том, что будет делать, если внезапно окажется в гуще врагов.

Сквозь топот копыт несущегося вниз по склону коня юноша расслышал рев пламени, а в его дьявольских отблесках увидел горящий крестьянский дом и людей в кожаных туниках, размахивающих факелами. Из пылающего дома с визгом выскочила свинья и кинулась в отгороженный хлев во дворе; один из солдат, издав торжествующий вопль, вонзил копье в ее спину. К молодому деревцу за запястья был привязан какой-то крестьянин, явно владелец горящего дома. Его туника была разорвана от ворота до пояса, а спина залита кровью. Голова мужчины упала на плечо, а на посеревших губах пузырилась пена. Двое дружинников избивали его стремянными ремнями, а еще один стоял рядом, держа за руки растрепанную женщину. Она выглядела так, словно лишилась рассудка; платье ее было порвано на плечах, а спутанные пряди волос выбились из-под чепца и торчали во все стороны неопрятными космами. В тот миг, когда Рауль на своем коне ворвался в самую середину действа, она пронзительно закричала, умоляя их, ради всего святого, не убивать ее доброго мужа, потому что сейчас она приведет им свою дочь, как того требует благородный сеньор.

Ее отпустили, а мужчина, сидевший верхом на крупном чалом жеребце и хладнокровно наблюдавший за происходящим, крикнул своим слугам, чтобы они погодили убивать свою жертву; сначала нужно посмотреть, сдержит ли женщина слово.

Рауль так резко осадил Версерея, что огромный конь встал на дыбы. Юноша стремительно развернулся в седле, оказавшись лицом к лицу со всадником на чалом жеребце.

– Что это за дьявольская выходка? – задыхаясь от гнева, крикнул он. – Гилберт, скотина ты этакая! Это ты!

Гилберт с удивлением воззрился на брата. Направив своего коня шагом к Версерею, он с улыбкой ответил:

– Кого я вижу! Откуда ты взялся словно снег на голову?

Но Рауля все еще трясло от бешенства. Подъехав к Гилберту вплотную, он прорычал сквозь зубы:

– Что ты творишь, дьявол? Ты сошел с ума? Чем они провинились перед тобой? Отзови своих псов! Отзови их, я сказал!

Однако Гилберт лишь расхохотался в ответ.

– А тебе какое до этого дело? – презрительно бросил он. – Святой отец, вы никак разгневались? Да ты хоть понимаешь, куда попал, глупый мечтатель? Он не из наших людей. – С этими словами Гилберт ткнул пальцем в связанного серва, словно это должно было все объяснить.

– Отпусти его! – приказал Рауль. – Отпусти его, Гилберт, или, клянусь Богом, ты пожалеешь об этом!

– А и впрямь, отпустите-ка его! – произнес Гилберт. – Пожалуй, он сможет уйти, когда эта старая шлюха приведет сюда свою дочь, но не раньше. Эй, ты что, спятил?

Рауль понял, что дальнейшие разговоры бесполезны. Он молча развернул Версерея и, подъехав к пленнику, вытащил из-за пояса нож, чтобы перерезать связывающие его путы.

Как только Гилберт сообразил, что брат не шутит, то перестал смеяться и сердито заорал:

– Отойди, юный дурак! Руки прочь от моего мяса! Эй, вы! А ну, стащите его с коня!

Один из мужчин шагнул было вперед, намереваясь выполнить приказ. Рауль выдернул правую ногу из стремени и ударил его в лицо, опрокинув на спину. Никто из оставшихся солдат не сделал попытки наброситься на юношу, потому что, хотя они и были головорезами Гилберта, но прекрасно понимали, с каким уважением следует относиться к младшему сыну Хуберта де Харкорта.

Видя, что более ни одна живая душа не смеет приблизиться к нему, Рауль перегнулся с седла и быстро перерезал веревки, которыми серва привязали к дереву. А тот, казалось, или уже мертв, или потерял сознание; глаза его были закрыты, а залитое кровью лицо посерело. Когда последние волокна веревки лопнули, он мешком повалился на землю и застыл в неподвижности.

Гилберт яростно пришпорил своего жеребца, намереваясь проучить Рауля, но ловкий удар, которым юноша сбил с ног его слугу, вернул ему хорошее расположение духа и, вместо того чтобы разразиться ругательствами, коими он всегда отводил душу в гневе, Гилберт, хлопнув брата по плечу, воскликнул: