Генри Джеймс - Вашингтонская площадь

Кэтрин слушала, как миссис Пенимен переходит от одного пункта своей речи к другому, от одной паузы к другой, и ни разу не прервала ее; молчала, опустив глаза. Но, сделав последнее из приведенных мною сообщений, миссис Пенимен замолчала как-то особенно многозначительно, и тогда Кэтрин наконец заговорила. Читатель заметил, конечно, что предварительно она много узнала о Морисе Таунзенде.

— Прошу вас, тетушка, довольно, — сказала Кэтрин. — Не нужно больше говорить об этом.

— Неужели тебе не интересно? — не без лукавства, но с опаской спросила миссис Пенимен.

— Мне слишком тяжело, — ответила Кэтрин.

— Я этого боялась. Но ведь ты просто отвыкла, правда? Ему так нужно повидать тебя.

— Прошу вас, тетушка, не надо, — сказала Кэтрин, вставая. Она быстро отошла к другой, тоже отворенной, двери на балкон. Скрытая от миссис Пенимен белой занавеской, она долго стояла там, глядя в теплую темноту вечера. Она испытала тяжелое потрясение: словно разверзлась могила прошлого, и из нее поднялся призрак. Чувства, которые Кэтрин считала навсегда угасшими, и воспоминания, которые она навсегда похоронила, оказались живы. Миссис Пенимен разбудила их. Кэтрин говорила себе, что это минутное, что это скоро пройдет. Она дрожала, сердце ее неистово билось; но, конечно же, это пройдет. Она ждала, что успокоится, и вдруг из глаз ее хлынули слезы. Они были беззвучны, и миссис Пенимен ничего не заметила. Но тетка все же заподозрила что-то и, вероятно, поэтому в тот вечер не говорила больше о Морисе Таунзенде.

Возобновившийся интерес миссис Пенимен к мистеру Таунзенду переходил границы, которые установила бы Кэтрин, будь на то ее воля; интерес этот был настолько силен, что миссис Пенимен сумела выждать целую неделю и лишь по истечении этого срока снова заговорила о Морисе. К новому разговору она приступила при такой же обстановке, что и прежде. Она сидела с племянницей в гостиной, только на сей раз было не так жарко, и Кэтрин работала при лампе. Миссис Пенимен вышла на балкон, где с полчаса оставалась одна; затем вернулась и принялась бесцельно бродить по комнате. Наконец она опустилась на стул возле племянницы и, стиснув руки, застыла в напряженной позе.

— Ты не рассердишься, если я снова заговорю о нем? — спросила она.

— О ком "о нем"? — тихо отозвалась Кэтрин, поглядев на тетку.

— О том, кого ты некогда любила.

— Я не рассержусь, но мне это будет неприятно.

— Он просил меня передать тебе кое-что, — сказала миссис Пенимен. — Я ему обещала и должна исполнить свое обещание.

За долгие годы Кэтрин успела позабыть о том, сколько несчастья принесла ей тетка в трудное время ее жизни; она давно простила тетке вмешательство в ее судьбу. Но, услышав теперь, как та притворяется бескорыстной посредницей, бесстрастным курьером, который не может не исполнить свое обещание, Кэтрин вспомнила, как опасна ее собеседница. Кэтрин сказала, что не рассердится, но на мгновение ощутила острую досаду.

— Что мне за дело до ваших обещаний! — ответила она.

Однако это не остановило миссис Пенимен, которая высоко чтила святость обетов.

— Я зашла слишком далеко и не могу отступить, — сказала она, не потрудившись объяснить, что именно она имеет в виду. — Мистер Таунзенд настоятельно желает видеть тебя, Кэтрин. Он говорит, что если бы ты знала, как сильно и по какой причине он желает этого свидания, ты бы ему не отказала.

— У него не может быть никаких причин, — сказала Кэтрин. — Никаких уважительных причин.

— От этого зависит его счастье. Это ли не уважительная причина? величественно проговорила миссис Пенимен.

— Для меня — нет. Мое счастье от этого не зависит.

— Мне кажется, ты станешь счастливей после свидания с ним. Он снова уезжает — чтобы снова скитаться. Ах, у него такая одинокая, такая беспокойная, безотрадная жизнь! Перед отъездом он хочет поговорить с тобой — это вроде навязчивой идеи, он постоянно думает об этом. Ему необходимо сказать тебе нечто очень важное. Он думает, что ты никогда его не понимала, судила о нем несправедливо, и мысль об этом точно камень давит ему на сердце. Он хочет оправдаться перед тобой и уверен, что сумеет сделать это в нескольких словах. Он хочет встретиться с тобой как с другом.

Эту удивительную речь Кэтрин выслушала, не отрываясь от работы. За последнюю неделю она снова привыкла к мысли, что Морис Таунзенд действительно существует. Когда миссис Пенимен кончила, Кэтрин просто сказала:

— Передайте, пожалуйста, мистеру Таунзенду, чтобы он оставил меня в покое.

Едва она это сказала, как тишину летнего вечера нарушил внезапный и решительный звон дверного колокольчика. Кэтрин взглянула на часы. Они показывали четверть десятого — час довольно поздний для визитов, особенно когда город почти пуст. Миссис Пенимен вздрогнула, услышав звон, и Кэтрин быстро перевела взгляд на тетку; какое-то мгновение племянница внимательно смотрела ей в глаза. Миссис Пенимен покраснела; вид у нее был виноватый, словно ее уличили в чем-то. Кэтрин все поняла и быстро поднялась.

— Тетушка, — сказала она тоном, который порядком напугал миссис Пенимен. — Неужели вы позволили себе?..

— Дорогая Кэтрин, — пролепетала миссис Пенимен. — Хотя бы погляди на него!

Кэтрин испугала тетку, но и сама тоже испугалась; она уже готова была выбежать и приказать слуге, проходившему мимо гостиной, никого не впускать, но страх столкнуться с гостем остановил ее.

— Господин Морис Таунзенд.

Она все еще стояла в нерешительности, когда слуга глухо, но отчетливо произнес это имя. Кэтрин стояла спиной к дверям и некоторое время так и оставалась к ним спиной, чувствуя, что он вошел в гостиную. Однако он молчал, и Кэтрин наконец обернулась. Она увидела какого-то господина, стоящего посреди комнаты, которую миссис Пенимен благоразумно покинула.

Кэтрин никогда не узнала бы его. Ему было теперь сорок пять, и он ничуть не походил на того стройного молодого человека, каким Кэтрин помнила его. Все же внешность его была в высшей степени благородна, чему немало способствовала глянцевитая русая борода, спускавшаяся на горделивую грудь. Через мгновение Кэтрин узнала лоб, по-прежнему красивый, хотя кудри Мориса поредели. Гость стоял в почтительной позе и не сводил глаз с хозяйки дома.

— Я осмелился… осмелился… — начал он и замолчал, оглядываясь, словно ожидая, что его пригласят сесть. Голос его остался прежним, но в нем уже не было прежнего обаяния. Кэтрин вдруг почувствовала, что ни за что не пригласит его сесть. Зачем он пришел? Нельзя было ему приходить. Морис был смущен, но Кэтрин ничем не помогла ему. Не потому, что его смущение радовало ее, — напротив, увидев его смущение, она и сама мучительно смутилась. Но могла ли она быть приветливой с ним, если все в ней восставало против его прихода?