Этель Стивенс - Прекрасная пленница

Мабрука сидела, уставившись глазами в одну точку; темные круги стали еще темнее; рот перекосила жалкая гримаса.

Она медленно повернулась к нему.

– Вы ранены?

– Меня чуть не убили вчера.

Он сел подле нее.

– А как Си-Измаил?

– Рана глубокая. Я перевязала ее, порвала на бинты тюрбан. У меня есть еще с собой мазь, останавливающая кровь, я всегда ношу ее в рукаве. Но пользы от нее мало.

– Могу я помочь чем-нибудь?

Она покачала головой. Большие глаза налились слезами.

Они сидели некоторое время молча. Бэда вставал раз: заметив скорпиона, палкой сбил его со стены и раздавил босой ногой. Становилось все жарче. Время от времени Бэда наполнял кувшин со свежей водой, и Мабрука смачивала виски раненому, который все еще не приходил в сознание. Он бредил не переставая, переходя с арабского на французский язык и на другие, незнакомые.

Около полудня Бэда исчез и через некоторое время вернулся с фуражом – кружкой молока и краюхой плоского арабского хлеба, Больной отпил немного молока и продолжал бредить.

Риккардо почувствовал себя бодрее, выпив молока и закусив его хлебом. Мабрука к еде не прикасалась.

Издали доносились выстрелы; стреляли ружья и пулеметы. От сотрясения кусок штукатурки отвалился и рассыпался в пыль на полу.

Умирающий перестал бормотать, открыл глаза, обвел взглядом комнату и присутствующих. Мабрука ответила ему страдальческим взглядом бессловесного животного.

– Мабрука, дочь моя! – тихо позвал Си-Измаил.

– Сиди! – горячие слезы закапали ему на руку.

Он ласково посмотрел на нее.

– Мы проиграли, дочь моя… Кто это там?

– Сицилиец.

– Пусть подойдет.

Риккардо присел на корточки подле него.

– Что? Конец дуэли, друг мой? А? Конец совсем не такой, на какой вы или я рассчитывали? Мы забыли, что человек легкомыслен, а Аллах мудр…

Он с трудом перевел дух и продолжал упавшим голосом:

– Мабрука привезет вашу кузину… младшую… она в безопасности. Другая, вместе с американкой, у меня в доме. Оба американца сильно пострадали, но в момент паники толпа бросила их; подобранные французами, они помещены в госпиталь. Они поправятся. Дураки – народ выносливый…

Риккардо пробормотал несколько слов благодарности. Си-Измаил прикрыл на минуту глаза, а потом снова взглянул на него с добродушной иронией.

– А вы… вы кое-что повидали, кое-чему научились. Вы храбры, искренни и упорны… недаром в вас есть доля арабской крови. Вы умеете понимать. Не давайте заглохнуть этой способности. Любите жизнь – и не стыдитесь этого, любите женщин – и не стыдитесь, любите самого себя – и не стыдитесь. Вот в чем мудрость…

Мабрука бросилась на пол подле умирающего.

– Сиди, сиди! Неужто у тебя не найдется ни слова для меня? Разве я не служила тебе безропотно?

Он чуть улыбнулся.

– Ты свободна, Мабрука!

– Сиди, сиди! Дай мне умереть с тобой! Что мне свобода без тебя!

– Для тебя еще найдется работа, бедная моя Мабрука! Ты мечешься между Западом и Востоком. Пляши, малютка, и люби. Я давно простил тебе… Ты ведь вольная пташка, дочь вольной птахи… и в клетке тебе было тесно… – Голос изменил ему, он снова начал бредить.

– Не выполняла я разве семь лет твою волю! – крикнула она, почти грубо схватив его за плечо.

Он встрепенулся.

– Дочь моя! Это зачтется… Побывай в Мекке… Передай поклон Магомету Саад-бею, расскажи ему, как все произошло. Нагнись, любимая, голос мой слабеет, а надо еще передать… – Он зашептал ей на ухо.

Бэда стоял как каменный, глядя на них. Риккардо отошел в дальний угол.

Спустя четверть часа Си-Измаил опять потерял сознание. Он умер на закате, в ту самую минуту, когда муэдзин соседней мечети, невзирая на то, что делалось внизу, не думая о мире и войне, о жизни и смерти, с высоты минарета призывал на молитву жителей города, на улицах которого валялись трупы и раненые.

Мабрука с пронзительным воплем упала на тело.

Весь мир облетела весть о кровавом восстании в Керуане и его неудачном конце. Европейские газеты поместили длинные сообщения, описывавшие взрыв французских казарм, деморализовавший вначале гарнизон, и недолговременный триумф восставших, с которыми затем разделались быстро и строго. Сфакс был приведен к повиновению сравнительно кроткими мерами: расправа в Керуане должна была служить назиданием. Расточая деньги и проливая кровь в Марокко, Франция считала необходимым управлять железной рукой в других местах.

Если в сфакском деле пресса почти не касалась его политической стороны, то керуанское она сильно раздувала именно с этой точки зрения, приписывая подготовку восстания панисламистам Северной Африки.

Помимо огромной потери людей и прочего, в Керуане имел место беспримерный скандал: пострадали три туриста – и это в то самое время, как Тунис рекламировал себя как зимний курорт, ничем не уступавший заезженному Алжиру! Можно ли так отпугивать золотых гусей!

Сообщалось, что мужчины, Мур и Ван Дип, были перевезены «в тяжелом состоянии» в госпиталь в Сус, но сейчас находятся «на пути к выздоровлению». Миссис Мур, интервьюированная сотрудником «Нью-Йоркского Геральда», подробно рассказала, как, после страшной свалки в мечети, она, в обморочном состоянии, и молодая леди-итальянка были доставлены в арабский дом – «никакого уюта, только великолепные ковры», как их поручили заботам трех туземных леди и женской прислуги. Одна из леди была выжившей из ума старухой, говорившей по-английски с ирландским акцентом, как говорили в сороковых годах! Наверное, ренегатка! Все толковала о «своем сыне». Кормили их странными, чересчур сладкими и чересчур жирными блюдами, и спали они вдвоем в огромной кровати с позолоченным полумесяцем наверху. Молодые женщины были, видимо, невестками старухи – робкие и глупенькие, они не говорили по-французски. Миссис Мур признавалась, что она не помнила себя от страха; будучи уверена, что им суждено пополнить туземный гарем, она решила лучше застрелиться, чем покориться такой участи. Кстати, у итальянской леди был револьвер.

В субботу ночью их разбудили ужасные вопли и стоны. Миссис Мур решила, что конец близок. Но в воскресенье их укутали покрывалами, и большой черный человек проводил их несколькими улицами к карете с пунцовыми занавесками. Выяснилось, что их везут во французский квартал. Миссис Мур говорила, что она плакала от радости. Вскоре карета остановилась, и их с восторгом встретила м-м Перье, после пожара отеля поселившаяся с женой одного инженера. Оттуда весьма приятный маркиз-итальянец, фамилии его миссис Мур не помнила, но слышала, будто он известный антикварий, повез юную леди-итальянку в Тунис. Говорят, она выходит за него замуж.