Джорджетт Хейер - Зов сердец

— И я рад видеть вас, милорд! На одно мгновение мне даже почудилось… Впрочем, пусть ваша милость извинит меня! С нами, стариками, память иногда вытворяет странные шутки!

— Думаю, вы хотели сказать, что я чрезвычайно похож на покойную матушку, — проговорил Жервез. — Рад это слышать. Хотя, надо признать, это необыкновенное сходство в прошлом принесло мне немало горя, много такого, о чем бы я рад был забыть.

— Прекрасно вас понимаю, — подхватила графиня. — О Мартине тоже всегда говорят, что он — вылитый Фрэнт!

— Вы слишком суровы к нему, ваша милость, — вежливо отозвался Жервез.

— Позволь сказать тебе, Сент-Эр, я глубоко уважаю славный род, к которому принадлежу, и, стало быть, подобное сходство для меня — величайшая честь! — отрезал Мартин.

— Я разрешаю тебе говорить все, что угодно, дорогой Мартин, — с одобрительной улыбкой подхватил Жервез.

Юноша, которого не так уж часто удавалось заставить прикусить язык, замер с открытым ртом, не сводя с него ошеломленного взгляда.

С неудовольствием в голосе вдовствующая графиня сочла нужным вмешаться:

— Терпеть не могу, когда родственники ссорятся по пустякам. Сент-Эр, кажется, я забыла представить вас мисс Морвилл.

Последовал вежливый поклон, эрл пробормотал, что он счастлив знакомству с ней, а в ответ мисс Морвилл, невозмутимо улыбнувшись, со свойственным ей добродушием не преминула напомнить, что Эбни все еще ждет, чтобы освободить его милость от тяжелого дорожного пальто.

— Ох! Ну конечно! — спохватился Жервез, позволяя дворецкому осторожно освободить себя от верхней одежды, и предстал во всем блеске своей неотразимой элегантности, позволив присутствующим в полной мере оцепить и безупречные панталоны цвета голубиного крыла, и темно-голубой сюртук с серебряными пуговицами. С его шеи на узкой черной ленточке свисал изящный монокль. Небрежно вставив его в глаз, он, казалось, в первый раз имел удовольствие как следует разглядеть доходящие до колен панталоны, в которых щеголяли брат и кузен, и насладиться великолепием пурпурного атласного платья мачехи. — Прошу прощения, кажется, я заставил вас ждать, — извиняющимся тоном пробормотал эрл. — А что теперь? Вы будете так добры, ваша милость, что позволите мне разделить с вами ужин прямо так, как я есть, — в пыли после долгого путешествия? Или подождете, пока я переоденусь?

— Полагаю, это займет не меньше часа? — насмешливо скривившись, фыркнул Мартин.

— О, что ты?! Гораздо больше! — серьезно отозвался Жервез.

— Я, безусловно, ни в коей мере не считаю возможным оправдывать человека, который садится за стол, не переодевшись с дороги, — торжественно провозгласила графиня. — Полагаю, подобная привычка есть не что иное, как небрежность, а небрежность всегда была мне ненавистна! Но думаю, в некоторых обстоятельствах такое вполне извинительно. Эбни, мы будем ужинать немедленно!

Эрл, который к этому времени уже успел присоединиться к брату, все еще стоявшему возле камина, извлек из кармана крохотную изящную табакерку севрского фарфора. Одним небрежным движением большого пальца приоткрыл крышечку и, взяв щепотку, поднес ее к лицу. Необычной формы кольцо-печатка, которое он носил, до сих пор казавшееся тусклым и незаметным, в тот миг, когда его рука попала на свет, вдруг вспыхнуло ослепительным зеленым светом. Это немедленно привлекло внимание графини.

— Что это за кольцо у вас на пальце, Сент-Эр? — тут же спросила она. — Мне показалось, печатка!

— Вы совершенно правы, — отозвался Жервез, чуть заметно приподняв от удивления брови.

— Что это значит?! Насколько я знаю, ваш кузен давным-давно переслал вам фамильный перстень вашего отца! С тех пор прошло уже бог знает сколько времени! Все эрлы в нашем роду носили его. Пять поколений ваших предков, если не больше!

— Знаю, но я предпочитаю носить это! — равнодушно изрек эрл.

— Господи помилуй! — взорвалась его мачеха. — Я не ослышалась?! Вы предпочитаете эту… эту дешевку фамильной реликвии?!

— Хотелось бы знать, — невозмутимо пробормотал Жервез, задумчиво разглядывая печатку, — наступит ли время, когда какой-нибудь будущий эрл Сент-Эр, сейчас еще не появившийся на свет, ну, скажем, мой прапраправнук, заявит нечто подобное по поводу этого моего перстня? Неужели ему не захочется его носить?

Краска гнева бросилась в лицо графини. Но прежде чем она сообразила, что ответить, раздался деловитый голос мисс Морвилл.

— Ничего удивительного! — обыденно заявила она. — Со временем мода меняется, и всем это известно. То, что людям одного поколения кажется великолепным, другое уже считает признаком дурного вкуса. Моя матушка, к примеру, весьма гордится своими гранатами. А на мой взгляд, они просто ужасны. Ума не приложу, что буду с ними делать, когда она отдаст их мне?

— Вы хотите сказать, что даже дочерняя преданность не заставит вас надеть их, мисс Морвилл?

— Не думаю, — немного поразмыслив, пожала она плечами.

— Гранаты вашей матушки, дорогая Друзилла, вне всякого сомнения, очень красивые, по-своему конечно, не могут идти ни в какое сравнение с фамильным кольцом Фрэнтов! — заявила графиня. — И должна сказать откровенно, когда я услышала, что Сент-Эр предпочитает эту дешевую побрякушку…

— Нет, нет, позвольте, ничего подобного я не говорил! — прервал ее эрл. — Умоляю вас, ваша милость, не называйте мое кольцо дешевой побрякушкой! Уверяю вас, если вы хорошенько его рассмотрите, то согласитесь, что вряд ли видели что-либо подобное. Знаете, оно ведь весьма редкое. Обратите внимание на камень. Мне говорили, что использовать его в качестве печатки чрезвычайно трудно, он с трудом поддается обработке.

— Понятия не имею ни о чем подобном, но возмущена. Поверьте, я возмущена до глубины души! Простите за откровенность, но ваш батюшка был бы счастлив оставить фамильный перстень Мартину. Однако посчитал, что подобная вещь должна принадлежать только наследнику нашего рода!

— Неужто это и в самом деле фамильная реликвия? — осведомился Жервез, по-видимому слегка заинтригованный. — В таком случае, безусловно, увеличивается ее ценность. Весьма любопытно, знаете ли! Вероятно, это единственная вещь, которую отец завещал мне без всяких условий. Непременно положу его под стекло на самое видное место!

Побагровев от бешенства, Мартин взорвался:

— Нет, такому просто нет названия! Разве это моя вина, что отец всегда любил меня больше?

— Что ты? Это твое счастье! — отозвался Жервез.

— Милорд! Мистер Мартин! — вмешался Шаплэн.

Глаза братьев встретились — пылающие гневом карие и светло-синие, холодные как льдинки. Ни один из них и виду не подал, что услышал епископа, но, как бы то ни было, неприятному инциденту был положен конец. Тем более, что как раз в эту минуту на пороге вырос дворецкий, объявив, что кушать подано.