Елена Арсеньева - Роковая любовь немецкой принцессы

– Разумно, – пробормотал Орлов. – Ваше величество, великий князь говорит очень разумные вещи!

Екатерина неохотно кивнула. Затраченные средства – чепуха, но вот за то время, пока невесты будут шляться туда-сюда, Павлушка вовсе взбесится от неудовлетворенных желаний. Довольно с нее одного незаконного внука, с собственными незаконными детьми разобраться бы! Насчет доверенного лица в самом деле придется подумать.

– И кого же вы видите в качестве этого саvalier servante?[7] – спросила она с видом терпеливого снисхождения. И усмехнулась: ого, граф Орлов уже, кажется, готов предложить себя в качестве такового? Уж очень играет глазом!

Ну так и напрасно. Екатерина его не пустит. К тому же Павлу он и на ум не пришел в качестве чичисбея будущей великой княгини.

– Ну само собой, это должен быть граф Разумовский! – воскликнул наследник, настороженно глядя на мать: неужто воспротивится?! Неужто навяжет ему какого-нибудь занудного ментора, которому только старых лошадей подбирать для полка отставных инвалидов, а не красавиц-невест для принцев?!

Однако лицо императрицы так и просияло улыбкой:

– Граф Разумовский? Который же из них? Полагаю, вы имеете в виду шалунишку Андре? Ну что ж… Удачный выбор!

Не пройдет и года, как императрица вспомнит и настойчивость сына, и эти свои слова… и еще знаменитого Мольера, который написал в одной из своих пьес: «Tu l’as voulu, Georges Dandin!»[8]

Ну а пока молодой Разумовский готовился к путешествию – и продолжал соучаствовать Павлу в его шалостях. Цесаревич решил должным образом проститься с холостой жизнью, и его похождениям, казалось, несть числа!

– «Среди развлечений и забав принцесса, сделавшись женой Павла Петровича, всегда должна помнить то положение, которое занимает. А потому держать себя с достоинством и не допускать короткого обхождения, которое может вызвать недостаток почтительности», – медленно провозгласила ландграфиня, слегка запинаясь от почтительности к той, чьей волею были начертаны сии строки, и только собиралась продолжать, как ее перебила Вильгельмина:

– Неужели императрица думает, что вы, матушка, и наш батюшка не научили нас правилам приличия?

– Тише, дитя мое, – кротко ответила Генриетта-Каролина, оглядываясь, не слышит ли сопровождающий их барон Черкасов, как непочтительно относится будущая невеста цесаревича к «Наставлениям императрицы Екатерины II, данным княгиням Российским». Они были составлены самой императрицей и представляли собой краткие правила для той принцессы, которая будет «иметь счастье сделаться невесткой Екатерины и супругой Павла Петровича». – Конечно, ее величество так не думает. Слушайте дальше. «Что касается тех денежных средств, которые будут отпускаться на ее расходы, то ими она должна пользоваться благоразумно, чтобы никогда не делать долгов».

– Кстати, матушка, а вы не знаете, сколько мне будет положено «на булавки»? – небрежно перебила Вильгельмина.

Небрежность была очень даже деланая. Больше, чем вопрос о бюджете, ее заботило только одно: удастся ли ей пересилить себя и безропотно отправиться с этим невзрачным мужчиной в супружескую постель.

– Откуда же мне знать? – изумилась Генриетта-Каролина. – Об этом еще и речи не было! Ведь ты еще не только не жена, но даже не нареченная невеста принца Павла.

Амалия и Луиза, которые слушали правила с самым смиренным видом, сложив ручки на коленях и поджав губки, быстро переглянулись. Ай да Вилли! Не рано ли она начала показывать свой противный характер? Ведь русский медведь еще не убит, а она уже делит его шкуру.

Погрозив пальчиком строптивой дочери, Генриетта-Каролина вновь поднесла к глазам бумагу, исписанную каллиграфическим почерком секретаря императрицы:

– «Сделавшись женой Павла Петровича, принцесса не должна слушать никаких наветов злобных людей против императрицы или цесаревича, а в деле политики не поддаваться внушениям иностранных министров».

Вильгельмина фыркнула:

– Мне кажется, государыня слишком много на себя берет! Неужели она будет шпионить за мной, своей невесткой, чтобы убедиться, как я себя веду?

– Замолчи, глупая девочка! – не сдержалась ландграфиня. – Если ты будешь так много болтать, ты никогда не станешь невесткой императрицы!

Луиза и Амалия сидели потупившись, однако их маленькие сердца, стиснутые корсетами, колотились, как пойманные в капкан зверушки. В каждой принцессе пробудилась робкая надежда, что противная богемьен все-таки ошиблась в своих предсказаниях. Вильгельмина забыла, что и у стен есть уши! Вдруг кто-нибудь услышит ее ехидные реплики и донесет Екатерине о том, как непочтительно ведет себя эта принцесса? Вдруг Екатерина обратит свой благосклонный взор на другую сестру?..

Похоже, в голову Вильгельмины пришла эта же самая мысль, потому что строптивица наконец-то присмирела и молча внимала прочим наставлениям Екатерины, которые ландграфиня произносила с особым выражением почтительности и усердия:

– «Так как праздность влечет за собой скуку, последствием которой бывает дурное расположение духа, надо стараться исполнять все свои обязанности, искать занятий в свободные часы. Чтение образует вкус, сердце и ум; если принцесса сумеет найти в нем интерес, то это будет, конечно, всего лучше; кроме того, она может заниматься музыкой и всякого рода рукоделиями; разнообразя свой досуг, она никогда не будет чувствовать пустоты в течение дня. Столь же опасно избегать света, как слишком любить его. Не следует тяготиться светом, когда придется бывать в обществе, но надо уметь обходиться без света, прибегая к занятиям и удовольствиям, способным украсить ум, укрепить чувства или дать деятельность рукам…»

К тринадцатому пункту «Наставлений» сестрицы уже начали клевать своими востренькими носиками, а между тем этот пункт был самым интересным:

«Следуя этим правилам, принцесса должна ожидать самой счастливой будущности. Она должна будет иметь самого нежного супруга, счастье которого составит и который, наверное, сделает ее счастливою; она будет иметь преимущество именоваться дочерью той императрицы, которая наиболее приносит чести нашему веку, быть ею любимой и служить отрадой народу, который с новыми силами двинулся вперед под руководством Екатерины, все более прославляющей его, и принцессе останется только желать продления дней ее императорского величества и его императорского высочества великого князя, в твердой уверенности, что ее благополучие не поколеблется, пока она будет жить в зависимости от них».

– Да вы меня не слушаете, противные девчонки! – с досадой воскликнула Генриетта-Каролина, обнаружив, что взоры дочерей подернулись пеленой невнимания. – Ну вот ты, Вилли, повтори, что я только что сказала!