Мэри Бэлоу - Нежданный праздник

Она глубоко вдохнула.

– Мой брак и моя бездетность не ваша печаль, милорд. И вообще ничья.

У нее не было детей, потому что после первого месяца ее замужества Карлайл ясно дал понять, что предпочитает своих друзей-мужчин, и, угадав смысл сказанного, она навсегда заперла для него дверь своей спальни. Он женился на ней для соблюдения приличий. Она допускала, что, возможно, это наказание за то, что она вышла замуж только чтобы спасти себя.

– Разумеется. Мои извинения, – он посмотрел в сторону еще не зашторенного окна. – Какое чертовски неудачное время для метели. Мы застрянем здесь вместе и надолго, Урсула. Да еще с тремя детьми. На все Рождество. Можешь представить себе худший кошмар?

– Нет, – отрывисто сказала она. – Нет, даже если бы вы дали мне час на размышление. И я была бы весьма признательна, милорд, если бы вы последили за своим языком в моем присутствии. Кроме того, я не давала вам позволения называть меня по имени.

– Леди Карлайл, мадам, – его голос стал холоден, как снег за окном. – Примите мои покорнейшие извинения.

Она занялась телятиной с таким аппетитом, будто съела уже по крайней мере дюжину сытных блюд.

– Они обязаны носить черное, – продолжил он несколько раздраженно, – в память о родителях, которых редко видели. И должны вести себя так, как будто находятся в глубочайшем трауре.

– Завтра им не позволят порезвиться в снегу, – кивнула она, – хотя снег – это такое искушение. Не будет ни снеговика, ни снежных ангелов. Ни битвы снежками. Нельзя скользить по ледяным дорожкам. И кричать от полноты чувств.

– И никакого Рождества, – сказал он. – Ни рождественского убранства, ни подарков, ни гуся со всем, что к нему положено, ни пения рождественских гимнов. Возможно, им будет позволено только чинное присутствие в церкви на Рождественском богослужении.

– Малышка спросила, существует ли Рождество вообще, – задумчиво сказала она. – Ей четыре года. Конечно, она помнит прошлое Рождество, даже если не помнит позапрошлое.

Ее вдруг встревожил этот вопрос. Только сейчас до нее дошел его скрытый смысл. Она с тревогой посмотрела на него.

– Тимоти, выходит, у них никогда не было настоящего Рождества? Неужели Марджори и Адриан никогда не бывали здесь, с ними? Даже на Рождество?

Она слишком поздно поняла, что обратилась к нему по имени, но надеялась, что он не заметил.

– Рождество – это время, которое взрослые зачастую крайне неохотно посвящают кому-либо, кроме себя, – холодно сказал он.

Его слова жалили, заставив вспомнить свое мелочное раздражение в карете.

– И я в том числе, миледи, – сказал он с таким нажимом на последнем слове, что она поняла – ее оговорка замечена.

– Это преступно, – сказала она наконец. – Если вы или я пропустим празднование Рождества, мы просто пропустим несколько приемов. Если дети пропустят Рождество, они пропустят одну из волшебных составляющих детства. Выходит, Марджори и Адриан в прошлом лишали детей всего этого? Должны ли они и в этом году снова лишить их волшебства, потому что умерли? Разве справедливо заставлять детей носить траур?

– По двум людям, которых они почти не знали? – Он отставил пудинг и, откинувшись на спинку стула, снова и снова одной рукой переворачивал ложку на скатерти. – Делать снеговиков и снежных ангелов – это проявлять неуважение к мертвым?

– Кто устанавливает правила, по которым живут дети? – спросила она.

– Их няня? – предположил он. – Опытная, любящая, но, как мне кажется, женщина, совсем лишенная воображения.

– И отвечающая, по меньшей мере, за одного ребенка с удивительным воображением, – она с неожиданной нежностью вспомнила снежных змеек, змейку-принца, и дракона с принцессой. – Разве эти правила должны устанавливать не вы или я?

Он поджал губы и кинул свой раздражающий взгляд из-под приопущенных век.

– Вы хотите устроить им праздник Рождества? – спросил он. – И вы знаете, как это делается, Урс… миледи?

Она задумалась.

– Это было давно. Но я помню. Я помню волшебство и то, что, возможно, создавало его. А вы?

Он тоже ненадолго задумался.

– Рождественское полено. Падуб, плющ, омела. Замешивание пудинга. Упаковка подарков. Разворачивание их. Пение гимнов.

– И Рождественская история, – добавила она.

– Ах, да, – тихо засмеялся он. – Иногда это почти забывается. Таким образом, мы должны нарушить все правила, пожертвовать своим комфортом и потратить время, чтобы устроить нашим племянникам запоминающееся Рождество, прежде чем они будут заключены в тюрьму одного из моих поместий. И, конечно же, снег. Это всегда особый подарок к Рождеству. Итак, миледи, вы готовы к тому, что ваш нос покраснеет, а пальцы рук и ног будет покалывать, когда вы станете развлекать троих детей, на которых нам, в действительности, наплевать?

– Придержите язык, – резко ответила она, глядя на него. – И это вовсе не так.

Она отвела глаза, когда вспомнила, что все было именно так, и что осознает это, когда пройдет безумное желание дать детям то, чего они были лишены.

– Это неправда. Недавно в детской я кое-что поняла. Руперт старается быть мужчиной в семье. И еще быть храбрым. А Патриция пытается быть достойной его. Малышка просто очаровательна. У Патриции – мои рыжие волосы. У Руперта – ваши синие глаза. Кэролайн весьма самостоятельна. Они почти могли бы быть…

– Нашими? – Он вскинул брови и широко раскрыл глаза, явив всю степень их синевы. – Едва ли, моя дорогая мадам. Мы никогда не делили с вами ложе, ни разу, хотя однажды в Воксхолле мы вплотную приблизились к этому, когда ваша мама позволила нам ускользнуть от ее опеки почти на целый блаженный час.

Он целовал ее страстно, открытым ртом, языком лаская ее рот. Его руки блуждали по всему ее телу поверх одежды, а ее – по его. Он прижал ее к себе, и она еще теснее прильнула к нему. Она знала о жизни достаточно, чтобы понять, насколько он возбужден, и как было бы легко и приятно соединиться им, там, в темной аллейке, вдали от главной аллеи. И она до сих не знала, кто же из них не допустил, чтобы это произошло.

Это воспоминание она не желала слишком часто извлекать из глубин памяти.

– Так похоже на вас – вульгарно напомнить мне о той давней неосмотрительности.

– Неужели? Так я вульгарен, мадам? Полагаю, такому синему чулку, как вы, все, что не являются интеллектуальным, кажется вульгарным.

– Туше! – воскликнула она, швырнула салфетку на стол и встала. – Оставляю вас с вашим портвейном, милорд.

– Напротив, мадам, – он тоже поднялся, подошел к ней и предложил руку. – Мы перейдем в гостиную, чтобы наметить планы на Рождество, которое мы собираемся устроить для детей, не ставших плодами наших тел. Как вы думаете, мы сможем достаточно долго быть вежливы, чтобы их осуществить?