Монетт Камингз - Любовные секреты

— Понятия не имел, когда она сказала, что будет продолжать то, чем занимается… Вы ведь видите, не правда ли, что хотя мне и следовало бы сообразить, что она не может сделать ничего дурного, выглядело-то все совсем наоборот?

Самми некоторое время вглядывалась в его лицо.

— Но вы же не хотели, чтобы она оставалась жить у своих кузин, еще до того, как все это увидели и услышали.

— Потому что она так красива. Я боялся, что она вызовет какие-нибудь неприятности.

— Но вы о ней ничего не знали, и не было никакой причины лишать молодую леди радости.

— Причина, наверное, в том, что только перед этим другая красивая леди дала кое-кому горький урок. В то время мне казалось, что красота и неверность неразрывно связаны. Вы меня понимаете?

— Думаю, да, капитан. Вы навесили на Миранду тот же ярлык, что и на ту, которая предала вас. Да… Я могу это понять. Но, наверное, потому, что я постарше. Не уверена, сможет ли Миранда увидеть все это в таком свете. Пожалуй, лучше не упоминать при ней о вашем былом несчастье.

— Как скажете.

— Ну что ж, Миранда сейчас в саду. И я надеюсь, вы сумеете вернуть радость в ее глаза и в ее сердце.

Джонатан отправился в указанном направлении и увидел Миранду раньше, чем она обнаружила его присутствие. Ему не было видно ее лица, но сгорбленные плечи сказали ему, что она несчастна, и он почувствовал себя глубоко виноватым за то, что причинил ей боль, от которой она страдает. Он страдал тоже, но знал, что винить в своем несчастье может только себя.

Он назвал ее по имени, и она, думая, что ей только почудился голос Джонатана, — как ей уже часто чудились подобные вещи, — начала растерянно озираться, чтобы увидеть, как это Самми позволила себе войти к ней в сад, потому что ее стремление к уединению всегда удовлетворялось. Увидев, что это действительно Джонатан, она потрясла головой.

Это только новое видение, сказала она себе, мечта, в которой Джонатан так нежно обращается к ней, как она когда-то надеялась. Этого не может быть на самом деле, потому что наяву он отнесся к ней с презрением, посчитал ее непорядочной. Он предложил ей все, чего она всегда желала, как она слишком поздно поняла, а потом отобрал все это, сказав, что хочет сделать ее любовницей, а не женой.

Но нет, это не видение: он действительно стоит перед ней и смотрит на нее совсем иначе, чем раньше, но теперь это уже все равно.

— Что вы здесь делаете? — ровным голосом спросила она. — Зачем вы приехали?

На протяжении всего пути от Лондона Джонатан репетировал то, что собирался сказать, когда увидит Миранду. Но теперь эти заученные фразы не шли на язык.

— Просить у вас прощения, — смиренно сказал он, — если вы когда-нибудь сможете простить ту обиду, которую я вам нанес. И сказать вам, как сильно я вас люблю.

Он хотел было взять ее за руки, но она отпрянула, качая головой:

— О да, вы, кажется, уже говорили что-то в этом роде. Ваша «подружка» — ведь так вы назвали меня?

— Я совсем не это хотел вам сказать, — возразил он, хотя знал, что тогда-то он именно это и хотел сказать. — Я никогда в жизни не совершал большей ошибки, чем тогда. Мне надо было назвать вас «подругой моей жизни» или как-нибудь в этом духе. С тех пор, как вы уехали, Миранда, я понял, что не могу без вас.

— Очень жаль, потому что вам придется обходиться без меня. Так же, как и мне… — Голос у нее задрожал, и она отвернулась. Впервые с того дня, как он сообщил ей о своих намерениях, она расплакалась.

Джонатан привлек ее к себе и дал ей выплакаться у себя на груди, гладя ее по волосам и бормоча все то, что он хотел ей сказать. Наконец она подняла к нему лицо с повисшими на ресницах слезами.

— Откуда мне знать, что вы не исчезнете снова, как раньше?

— Вы хотите сказать, что думали иногда обо мне? — Не так часто, как он о ней, подумал Джонатан, но одно то, что она вообще о нем думала, было добрым знаком. Если только, как он опасался, ее мысли и воспоминания не были горькими.

— Всякий раз, как я засыпаю, вы являетесь ко мне во сне. И иногда вы добры ко мне, но потом я всегда просыпаюсь — и вас нет.

Он взял ее рукой за подбородок, приподнимая его, пока ее губы не коснулись его, и жадно поцеловал ее, чувствуя, с какой готовностью она отвечает на его поцелуй.

— Тогда позвольте мне провести остаток моей жизни, доказывая вам, что это наяву.

Миранда вздрогнула, крепче прижимаясь к нему.

— Это должно быть явью, потому что я никогда не чувствовала такого прежде, даже когда вы поцеловали меня в прошлый раз.

— Потому что в этот раз все совсем по-другому. Тогда я был зол, а вы были сонной. А что вы чувствуете сейчас? — Он снял поцелуями две последние слезинки с ее ресниц, и пальцы его прошлись по дорожкам, оставленным прежними слезинками на ее щеках.

— Я… как бы это сказать… я словно плыву где-то высоко над землей — может, быть, на радуге.

— А на этой радуге хватит место для двоих?

— Конечно, потому что вы здесь. Значит, если я на радуге, то и вы тоже должны быть там.

— Мне это представляется несколько иначе. Я скорее чувствую, что оказался вдруг в безопасности, спасся от жизни, в которой царит сплошной мрак, потому что все было бы именно так, если бы со мной не было вас.

Он никогда так с ней не говорил, но она знала, что его слова искренни. Ее жизнь тоже была сплошным мраком — и днем, и ночью.

Находиться в объятиях Джонатана казалось таким чудесным, таким блаженством. Может, то, что он наговорил ей в прошлом, и не подлежит прощению, подумала Миранда, но эти недели без него были одной непрекращающейся мукой. Она хотела, чтобы он был здесь, хотела его поцелуев, которые огнем разливались по всем жилкам ее тела, хотела верить, что на этот раз ее мечты стали явью.

Она заглянула ему в глаза и увидела, что льда в этой зелени больше нет. На смену ему пришел теплый свет, который согрел ее до кончиков пальцев и заставил трепетать каждый ее нерв от желания навсегда остаться в его объятиях.

— И мне тоже все вокруг кажется мрачным, если нет вас, — сказала она и, протянув руку, провела ею по его волосам, наслаждаясь ощущением его прядок в своих пальцах.

Поглядев на парочку в саду, Самми вздохнула с облегчением. В конце концов, она правильно сделала, что послала за ним. Может, он и был порядочным шалопаем, но теперь он переменился. Ее девочка может быть счастлива.

Много позже, сидя на скамье под деревьями, по-прежнему в объятиях Джонатана, Миранда спросила:

— А ты скоро опять уедешь?

— Никогда, — с жаром заверил он. — Если ты не прогонишь меня, но и тогда тоже нет.

— Я имела в виду… что с твоей просьбой о возвращении в действующую армию?