Барбара Картленд - Скверный маркиз

И Кэролайн заплакала, зарыдала, а он прижал ее к себе что было сил, будто готовился, что кто-то будет сейчас отнимать ее у него — в момент долгожданного обретения.

— Мой корабль только вчера прибыл в Саутгемптон, и там мне сказали, что ты вот-вот выйдешь замуж… И дали адрес. Как полезны иногда светские сплетни! Просто спасительны! Я гнал лошадь всю ночь! Кэролайн, любимая, ты не можешь так поступить со мной! — Он говорил все это, сияя глазами и извергая вокруг себя столько радости, что было похоже, радость эта сметет все вокруг и все завертится в пестром вихре или полетит в бешеной скачке…

— Но я думала, что ты погиб, — прорыдала в ответ Кэролайн. — О, Джордж, где же ты пропадал так долго? И ничего не сообщал мне о себе… Как ты мог? Что я должна была думать? Что? Скажи мне на милость!

— Я был занят важным мужским делом! Сколачивал себе состояние… И теперь я богат, моя ненаглядная! Как мне того и хотелось!

— Но это не имеет никакого значения! Ни малейшего! — вытирая ладонями слезы, отвечала ему Кэролайн, не помня себя от счастья. — Только ты мне и нужен! А никакое не твое состояние! Я хочу только тебя! Я всегда тебя любила, всегда, тебя и больше никого!

— О, Кэролайн, Кэролайн… — И он приник к ее губам, а потом стал осыпать жадными поцелуями ее всю, а Кэролайн крепко обхватила его, как утопающий хватается за протянутую к нему руку, спасающую его от гибели в темной пучине моря во время шторма…

Орелия от неожиданности всего случившегося приросла к полу и молча наблюдала эту картину — встречу двух неистово любящих друг друга людей, но вспомнила вдруг, что маркиз вот-вот отправится в церковь… Она робко окликнула Кэролайн. Однако ее сестра и лорд Фарингэм по-прежнему сжимали друг друга в объятиях, совершенно не видя ничего и никого рядом. Тогда Орелия незаметно вышла. Внизу у лестницы по мраморному полу расхаживал взад-вперед маркиз. У подъезда уже стояла парадная карета, которую члены семейства Райдов всегда снаряжали для поездок на открытие парламентских заседаний или для подобных торжественных церемоний.

— Милорд! — окликнула маркиза Орелия, но слова замерли у нее на губах. — Милорд! — воззвала она снова, с трудом, но погромче, и на этот раз, уже подойдя было к двери, маркиз оглянулся и посмотрел наверх. Он был мрачен, суров, глаза его были потухшими и безжизненными.

— Кэролайн хотела бы… поговорить с вашим сиятельством, — еле-еле выговорила Орелия и, опасаясь, что сейчас он ответит отказом, быстро добавила: — Это чрезвычайно важно!

С жестом нетерпеливой досады, словно ему помешали, маркиз повернул обратно и стал подниматься по лестнице. Выглядел он очень торжественно, как и подобает джентльмену в такой знаменательный и ответственный день. Не взглянув на Орелию, он прошел мимо нее к Кэролайн. Лицо его было замкнутым, на нем залегли глубокие складки, словно выгравированные резцом.

Он постучал, никто ему не ответил, и он повернул ручку двери. Дверь распахнулась и явила взору маркиза ударную мизансцену, в любом драматическом спектакле такая взметнет вверх кассовый сбор: невеста главного персонажа целует в день свадьбы другого!.. Кэролайн повисла на шее лорда Фарингэма, и их губы слились в страстном сладостном поцелуе… На какое-то мгновение маркиз остолбенел, а потом его увидела Кэролайн. Лицо ее сияло небесным светом, глаза были влажны от слез, но сверкали как звезды.

— Дариус, прости, прости, — закричала она, и слова ее прозвучали как гимн радости и неземному блаженству. — Прости меня, но я не могу выйти за тебя замуж! Какое же это счастье!

Не в силах услышать ответ маркиза, Орелия закрыла за ним дверь: слишком все было неожиданно и мучительно, чтобы просто стоять и слушать. Сзади послышались шаги, и она обернулась — это подошел лакей с большим серебряным подносом, на котором стояли шампанское в ведерке со льдом и несколько хрустальных бокалов. Она поспешила воспользоваться этим удачным моментом.

— Сейчас нельзя беспокоить миледи, — скороговоркой остановила его Орелия, — поставьте шампанское вот сюда. — И лакей верным и элегантным движением опустил поднос на маленький столик, стоящий поблизости тут же, у самой стены. — А мне срочно нужно в деревню. Пожалуйста, скажите, чтобы подали дорожное ландо и попросите кучера ждать меня у черного входа на Парк-стрит…

Лакей был слишком хорошо знаком с причудами знатных хозяев, чтобы задавать вопросы, к примеру, такой: зачем надо срочно ехать в деревню перед самой свадьбой, и, ответив лишь «да, мисс, очень хорошо, мисс», как и положено, он отправился выполнять приказание.

Орелия вбежала в свою комнату. Не может она больше оставаться в Райд Хаузе! Ни секунды! Что здесь дальше будет происходить? Какое ей до всего этого дело… То, как прошел сейчас мимо нее маркиз, подсказало ей — она здесь лишняя. Лишняя, как бы ни сложились последующие обстоятельства…

Схватив старый, еще морденский плащ, Орелия на секунду замешкалась. Она была в нем, когда маркиз впервые ее поцеловал… Она потерла лоб… Нет, к чему сейчас эти неуместные провоцирующие воспоминания?.. Она достала холщовую сумку, с которой была в ту ночь, когда он помешал ей бежать из Райд Хауза… Господи, он! Снова и опять он!.. Наваждение…

В каком-то полузабытье она лихорадочно побросала в сумку свой стихотворный томик, одно нарядное платье, два-три предмета с туалетного столика и решительно вышла из спальни. Пройдя узкими коридорами, она тихо стала спускаться по лестнице вниз, в ту часть здания, где жили слуги. Здесь ей никто не встретился, коридоры и комнаты словно вымерли — почти весь штат прислуги был уже в церкви Святого Георгия, на предназначенных для них местах: всем хотелось поприсутствовать на свадьбе хозяина, насладиться созерцанием пышного зрелища и вкусить от этого лакомого удовольствия.

Ландо уже подали. Орелию никто не заметил. Сказав кучеру, куда лежит путь, она откинулась на подушки, стиснула руки и закрыла глаза, пытаясь успокоиться и унять дрожь во всем теле.

— Господи, пожалуйста, — взмолилась она, — что бы ни случилось, пусть он будет счастлив! Я желаю этого больше всего на свете: только чтобы он был счастлив!

Пошел уже четвертый день после ее приезда в поместье Морден.

Орелия вышла в сад, неся в руках писчую бумагу, чернильницу и гусиное перо. Солнце теплым лучом тронуло ее волосы, пронизало тонкий муслин платья, но ей было холодно. Она не замечала ни буйно цветущих клумб в запущенном, но прекрасном саду, ни множества бабочек, перелетающих с цветка на цветок, не слышала пения птиц. Она ощущала только леденящее одиночество, тяжким бременем осевшее в ее душе, непреходящей болью оно стискивало ей сердце. В дальнем конце сада стояла беседка — маленькое подобие древнегреческого храма. Некогда здесь работал лорд Артур Морден. Тут остались его письменный стол, диван и несколько очень удобных стульев, хотя и порядком потершихся.