Лариса Шкатула - Крепостная маркиза

— В замке так много вещей пришло в негодность.

Когда у вашего сиятельства заведутся деньги, надо нанять золотошвеек, чтобы заштопали занавеси и скатерти.

— Или мы попросту выбросим то, что уже отслужило свой век, — подхватила Соня. — Тебе приходилось рукодельничать?

— В приюте, — кивнула Мари. — Нам ведь не удавалось носить новые вещи, а старые, как известно, имеют обыкновение рваться.

— Пойдем, Мари, помянем хорошего человека, — позвала Соня.

— Помянем? — переспросила та.

— У меня на родине так говорят. Наверное, я не успела тебе сказать. Патрик — тот человек, которого сегодня похоронили, — слышал твой плач в хижине, где мы тебя потом нашли, и если бы не он… Пожалуй, никто бы из нас не догадался, что в закрытом снаружи на засов, на вид заброшенном домишке может быть кто-то живой. Так что это ему ты обязана своим спасением.

— Это вам, вам я обязана спасением! — вдруг отчетливо сказала Мари, без обычной «каши» во рту. — Я знала еще тогда, когда Флоримон бросил меня умирать… я чувствовала, что есть на свете человек, который придет на помощь, прекратит мои страдания.

И это оказались вы, моя госпожа! Ни один человек на свете, кроме вас, не вернул бы меня к жизни. А Флоримон — страшный человек, он никого не любит. Безжалостный!

— Бог наказал его. — Соня успокаивающе взяла за руку Мари. — Флоримона больше нет на свете, и умер он такой смертью, какой и врагу не пожелаешь…

Она содрогнулась.

— Впрочем, не будем больше говорить о мертвых.

Пойдем в гостиную.

— А вы меня назавтра не прогоните? — спросила Мари, и ее дрожащий голос так не вязался с выступающими изо рта клыками, на которые Соня старалась не смотреть.

— Ты хочешь остаться в замке?

— Я хочу остаться с вами. Рядом со мной никогда не было сестры, матери — никого, кто сказал бы мне хоть одно доброе слово. А вы даже тогда, когда должны были меня ненавидеть, не проклинали меня, а потом спасли от голодной смерти…

Соне надоело слушать бесконечные славословия в свой адрес, потому она спросила Мари о другом:

— Ты грамотна?

При некоторой невнятности речи ее нынешняя подопечная вполне правильно строила фразы и вообще казалась достаточно сообразительной, несмотря на весь свой по-животному зловещий вид.

— Нас учили в приюте. — Мари на мгновение оживилась, как если бы воспоминание об учебе было одним из самых приятных, но тут же опустила голову и опять пробурчала:

— Мне нравилось учиться… Никто не хотел брать меня на работу, говорили — уродина! А Флоримон взял. Первый раз он заплатил мне так много… Я думала, что это очень много, у меня прежде никогда не было таких денег… Я пошла в магазин и купила себе красивое платье. И деньги сразу кончились. Права оказалась матушка Жюстина… — И она опять рыкнула.

Ну, что за манеры! При всем при том Мари Соне все больше нравилась. Ну, подумаешь, ликом страшна… Хотя в будущем Соне придется выезжать и бывать в хороших домах… Как посмотрят там на такую прислугу, как Мари? Господи, о чем она думает в такой печальный день!

Между прочим, девчонка все о своем платье рассказывала.

— Хозяйка магазина не разрешила мне его примерить, и я купила без примерки.

— Бедняжка, — сказала Соня, отчетливо представляя себе картину унижения, которое испытала эта несчастная, никому не нужная девушка.

— Ах, мадам, — сказала та безо всяких там титулов, — самому распоследнему уродцу нужна хотя бы жалость.

Может, и в самом деле взять ее к себе, подумала княжна. Девушку надо, может, лишь чуть-чуть обогреть, приласкать. Вдруг у Сони никогда не будет детей… Что же это она, как трещотка, одну и ту же мелодию трещит! Даже разозлилась на себя за такие мысли. Кто тогда род Астаховых станет продолжать?

Ведь таланты у них в основном по материнской линии передаются. По мужской — куда реже. И вообще, при чем здесь дети, когда речь идет всего лишь о несчастной девушке.

— Мне нужна горничная, — сказала Соня. — Ты сможешь помогать мне одеваться, причесываться?

— Конечно, — оживленно подхватила Мари, — Флоримон меня учил и причесывать, и одевать, нарочно платил одной обедневшей баронессе. Ведь мы должны были делать так, чтобы товар смотрелся как можно лучше…

Она смешалась, прикусив язык и с испугом глядя на Соню: а вдруг княжна рассердится да и прогонит ее вон? Но она и не подозревала, как сильно с некоторых пор изменились взгляды ее будущей госпожи и на мир вообще, и на некоторые занятия, о коих прежде, живя в России, она даже не подозревала.

— Хорошо, — медленно проговорила Соня, соображая, что если Флоримон обучал Мари нужным ему навыкам, почему то же самое не сделать и ей? — Я попробую оставить тебя при себе. Надеюсь на твою преданность.

И добавила тихо, больше для себя:

— Сдается, она мне понадобится даже быстрее, чем я думаю.

Она вздрогнула от той поспешности, с которой Мари бросилась перед нею на колени, пытаясь в падении схватить Соню за руку, чтобы припасть к ней губами.

— Княжна! Ваше сиятельство! Вы не пожалеете.

Я готова отдать за вас жизнь! Сделаю все, что смогу!

Я покажу вам, где Флоримон спрятал золото, которое вывез из замка! — Тут Мари поймала ее несколько озадаченный взгляд и осеклась: что не понравилось госпоже?

— Значит, ты все знаешь? — спросила Соня. Она как раз прикидывала, стоит или нет говорить Мари о золоте, хранящемся в подземелье.

— Знаю. Ведь это я ему помогала, — девушка опустила голову, но исподлобья все продолжала вглядываться в ее лицо. Очень трудно вот так, сразу, убедить госпожу в своей честности, если до этого она всеми силами помогала ее врагу. Но, по-видимому, девчонка была по-своему отважна и, собираясь начать новую жизнь, хотела получить отпущение грехов, совершенных в жизни прошлой. — Ведь я обычно сидела в повозке, на которой вывозили золото. Флоримон нарочно нашел такую, наглухо закрытую. Он доставал из подземелья слитки золота, а я складывала их на полу рядами. И сквозь маленькое окошко посматривала по сторонам, не появится ли кто поблизости, чтобы вовремя поднять тревогу. И никто нас не схватил прямо на месте преступления…

— А последний раз, значит, тебя с ним не было? — медленно проговорила Соня, теперь отчетливо представляя себе, что происходило на самом деле.

— Последний раз Флоримон меня с собой не взял… Он вообще больше не пришел.

— Он и не мог прийти, потому что сам оказался. заперт в том самом подземелье, откуда так лихо вывозил золото. Чем же ты его так разозлила?

— Я сказала, что, наверное, уже хватит, что он уже вывез свою половину. Он же всегда так говорил: хотя бы половину нужно забрать из замка. Я не знала, сколько там еще оставалось, но зачем-то же маркиз Антуан его хранил… Флоримон пришел в страшную ярость и стал избивать меня. Кричал, что не дело такой грязной твари, как я, делать замечания аристократу… Когда я упала без сил, он привязал меня толстой веревкой — я потом все время пыталась перегрызть ее зубами, но не смогла — и закрыл дверь снаружи на засов… Я так и умерла бы там, если бы не вы!