Жанна Бурен - Дамская комната

Время шло. Август уже перевалил за середину, когда накануне Успения она снова пришла в собор Парижской Богоматери исповедаться своему дяде, как он ей посоветовал. Назавтра, как обычно, она причастилась вместе со всей семьей в церкви Сен Жермен-де-л'Осьеруа. Потом все, кроме Этьена и Бертрана, задержавшихся на ярмарке в Труа, участвовали в религиозной церемонии по поводу Успения и горячо молились матери Спасителя.

На следующий день после праздника Матильда вновь отправилась па работу и поднялась к Джунии несколько позже, чем обычно. Заваленная заказами в мастерской, она изнывала еще и от стоявшей духоты. Погода была очень тяжелой. Близилась очередная гроза. Над островерхими крышами города, задыхавшегося от зноя, громоздились свинцовые, словно подсвеченные серой тучи. Порывистый ветер поднимал песчаные вихри. Жене ювелира казалось, что ее шелковый камзол цвета гиацинта прилипал к телу. Она предвкушала свежую, ароматную ванну, которую рассчитывала принять в этот день пораньше.

— Клянусь святым Иоанном, — использовала любимое выражение Этьена Матильда, — ну и жара! С меня прямо течет!

— Присаживайтесь, мама, отдохните. Я прикажу принести вам чего-нибудь выпить.

В просторном белом кафтане, в котором она чувствовала себя так легко, египтянка с ее грацией и собранностью, подчеркивавшейся каждой мелочью туалета, была воплощением самой свежести.

Однако Матильде показалось, что она заметила какое-то совершенно необычное возбуждение в выражении лицо невестки.

Служанка принесла глиняный кувшин с холодной, только что из колодца, водой, кружку миндального молока и серебряный бокал.

— Пока вы утоляете жажду, я расскажу вам большую новость.

— Мне не терпится ее узнать.

— Здесь только что была Флори. Я никогда не видела ее в таком состоянии! В руках у нее было письмо… письмо от Филиппа!

— Наконец-то!

— Словно не верила своим глазам, не могла понять его содержания, она просила меня прочитать его вслух. Он пишет, что несмотря на время и на все свои усилия ему не удается ее забыть, что он никогда не думал, что любовь может выдержать такие потрясения… что он обязан признаться себе в том, что не перестал ее любить.

— Слава Богу!

— Филипп сообщает ей также, что находится в Париже, куда приехал, чтобы встретиться с ней как можно скорее. Он будет на свадьбе Жанны, дабы семья и все друзья узнали об их примирении.

— На это я даже не надеялась.

— После этого они уедут в Тюиссо, вместе с Агнес, которую Филипп также согласен взять к себе.

Дверь распахнулась, словно от порыва грозового ветра. И в тот самый момент, когда действительно на западе разразился гром, в комнату ворвалась сияющая Флори.

Она в очередной раз расплакалась, но даже не стала вытирать слезы.

Она дышала так, словно прибежала откуда-то издалека… Но разве она и впрямь не прошла за эти девять лет длинную дорогу?

— Филипп согласен меня простить! Можно ли быть более великодушным? Зная обо всем, что произошло, несмотря на то, что я принесла ему столько горя, он готов забыть недобрые годы и думать лишь о том, что нас с ним связывает!

Где-то там, под ветвями деревьев смертоносного леса, возможно, бродит, страдает тень Гийома… Здесь же, в Париже, он был забыт…

— Вот видите, мое дорогое дитя, я же говорила, что не следовало терять веры!..

Матильда прижимала к груди растерянное существо, одновременно дрожавшее, плакавшее и улыбавшееся.

— Нынешний день святого Жиллеса будет вдвойне счастливым, — проговорила она вполголоса. — Каждая из обеих наших дочерей обопрется на руку своего мужа.

Гром словно сорвался с цепи. Раскаты его приближались. Вслед за сильнейшей вспышкой раздался сухой, разрушительный грохот. Молния ударила где-то совсем рядом.

Захныкал проснувшийся Тибо. Джуния бросилась к нему, взяла сына на руки и стала укачивать, нежно напевая ему в ухо, не разжимая губ, какую-то грустную песню, окрашенную незнакомыми для остальных интонациями, таинственными и безмятежными.

Глядя на нее, Матильда и Флори одновременно подумали о невысказывавшихся вслух чаяниях… Ведь Шарлотта давно предупредила невестку, что та больше не сможет родить. Действительно ли это так? Будущее покажет. В эти милосердные часы молодая женщина не желает допускать ни малейшего омрачения поселившегося в ней ликующего счастья. Позднее… потом увидим… потом…

Дождь прекратился. Зарницы вспыхивали все дальше и дальше. Грозовые раскаты замирали, как бы растворяясь в журчании бежавших по улицам ручьев воды, смывавших и уносивших куда-то городскую пыль и миазмы словно вспотевшего города.

— Тибо уснул. Вы не хотите, мама, взять его на руки, пока его не уложили в кроватку?

Матильда осторожно приняла посапывавшего внука, прижала к себе теплое тельце, пахнувшее ароматизированной водой.

Все три женщины склонились над спящим воплощением самой невинности, освещенные лучом солнечного света, прорвавшимся внезапно между тучами.

Теперь через открытое окно были видны большие куски голубого неба. Птицы отряхивались от воды, выкупавшись в лужах, и снова принимались за свои песни. С крыш и с веток деревьев капала вода. Хорошая погода возвращалась в промытый, сверкавший на солнце крышами, зеленевший садами город. Сад Брюнелей дышал запахом земли и мокрой травы, листвы и овощей в огороде.

— Вместе с хорошей погодой к нам возвращается радость после тяжелых лет, дочки, — проговорила Матильда. — Я так счастлива!

На руках у нее мирно спал Тибо. Она с улыбкой направилась осторожными шагами к колыбели, положила ребенка, поправила одеяльце и выпрямилась.

— Как он хорош! — сказала она, возвращаясь к Флори и Джунии. — Красив как…

Острая боль перехватила ее дыхание, пронзила сердце. Ужасными тисками стиснуло грудь, крепко сжались зубы. Она пошатнулась, в голове мелькнула мысль: «Это конец? Господи, я твоя рабыня, но я еще не все сделала…» Матильда потеряла сознание и упала бы на залитый солнцем пол, если бы Флори не бросилась к ней и не поддержала ее. Джуния помогла золовке прислонить обмякшую Матильду к колыбели. Голова ее откинулась назад, глаза были закрыты, вокруг них появились серые круги, ноздри сузились…

Обморок был недолгим.

— Господи! Мама, что с вами случилось? Вы бледны как полотно!

— Пустяки, просто голова закружилась…

«Молчать. Не говорить ни слова об этой ужасной боли в сердце, такой внезапной. Не тревожить никого… и в особенности Этьена!»

— Вам нужно отдохнуть, — сказала Джуния.

Боль уходила, оставляя за собой громадную усталость и ощущение глубокой разбитости.