Персия Вулли - Гвиневера. Дитя северной весны

Сморщенное лицо Мерлина стало похоже на физиономию озадаченного, угрюмого подслеповатого старика, которого попросили взглянуть на нечто, что его глазам не под силу; но, развернув полотняный сверток и увидев, что в нем находится, он расхохотался так искренне, что я улыбнулась тоже, хотя понятия не имела, над чем смеюсь.

Спустя минуту он аккуратно завернул сверток и опустил в карман своего платья, потом повернулся и посмотрел на жреца:

— Когда Владычица сможет присоединиться к нам?

— Она говорит, что покинет святилище завтра, и ей понадобится два дня, чтобы добраться до этого места.

У меня по спине пополз холодок при мысли о путешествии вместе со жрицей. Присутствие Мерлина и без того доставляло достаточно волнений, но мне казалось, что он неплохо относится ко мне, чего нельзя было сказать о Владычице. Я слишком хорошо помнила ярость и презрение, на которые она была способна, и возможность приглашения ее в качестве дорожной спутницы в столь судьбоносном путешествии для меня была достаточна, чтобы скиснуть окончательно.

— Ах, ну… — Слабая довольная улыбка играла на губах мага. — Передай госпоже, что мне приказано доставить невесту на юг как можно быстрее, и я не могу останавливаться. Если она сможет догнать нас на дороге, ей будут рады. В противном случае я с нетерпением жду встречи с ней на празднествах в Винчестере.

Моя кобыла нетерпеливо забила копытами, и я заставила ее стоять смирно, чтобы быть свидетельницей небольшого драматического события, разворачивавшегося передо мной. Я не понимала, улыбался ли Мерлин из-за подарка, присланного Владычицей, или это было связано с отказом в ее просьбе, что доставило ему глубокое удовлетворение. Взглянув на Катбада, я заметила, что он тоже озадачен.

— Владычица Озера будет очень расстроена. — Жрец откашлялся, будто собирался говорить долго. — Она очень хотела посмотреть на молодую невесту — ведь прошло столько времени…

Добродушие покинуло Мерлина, и лицо приняло строгое и угрюмое выражение, предназначенное гонцу. Как только его голос стал внушать тревогу, а неудовольствие — порождать страх, я отъехала, не желая смущать Катбада своим присутствием, что бы там ни собирался сказать Мерлин.

Я медленно вернулась к Бригит и уронила поводья, наблюдая за дятлом, трудившимся в муравейнике на опушке леса.

Кружевные тени испещряли зеленую спину птицы, от чего она напоминала оживший пучок листьев. Тюкая клювом то здесь, то там, дятел быстро поглядывал в нашу сторону. Когда вопрос с гонцом был решен и мы снова подхватили поводья, птица улетела, сверкнув желтым огузком среди сумрачных деревьев. Пронзительный смех раскатился следом за ней, и я вздрогнула от дурного предчувствия.

Мы с Владычицей Озера должны были неизбежно встретиться на свадьбе, поскольку она была моей родственницей. Но сейчас официальная встреча отложена еще раз. Судьба? Неудачный выбор времени? Каприз богов? Кто знает… Я надеялась, что она не воспримет последний отказ как персональное оскорбление. Меньше всего мне хотелось начать новую жизнь, приобретя личного врага в лице одной из самых могущественных женщин королевства.

Мы свернули на дорогу, резко удаляясь прочь от озера, и я бросила отчаянный взгляд на изумительный пейзаж, окутанный туманом, будто он мог защитить меня от холодных камней двора, расположенного так далеко.

Я полагала, что, выехав на дорогу, мы прибавим шагу, но, хотя дорога стала шире, а длина процессии сократилась, двигаться быстрее мы не стали. Присутствие солдат Артура, ехавших рядом с нами, служило постоянным напоминанием, что я скорее была ценной вещью и пленницей, чем жизнерадостной невестой. Я была вынуждена подавить порыв сорваться и умчаться очертя голову в любом другом направлении.

Королевское путешествие всегда проходит медленно, напомнила я себе, и даже в лучшие дни является испытанием для тех нетерпеливых, кто страстно хочет вырваться вперед. Воспоминания о других таких поездках окружили меня сейчас, увлекая в светлые времена детства, до первой встречи со Жрицей. Тогда я была всего лишь дочерью кумбрийца…

В тот год, когда мне исполнилось девять лет, стояла золотая осень. Когда мы выехали на дорогу, над нами простиралось чистое ярко-голубое небо. Ветер был резким, но не предвещал непогоду.

Год был мирным, пикты и шотландцы довольствовались сохранением границ своих северных королевств, а ирландцы деловито наверстывали плохой урожай предыдущего года вместо того, чтобы совершать набеги на наше побережье. Как следствие, воинов не собирали на войну, и наша прислуга сопровождала моего отца на протяжении всего года.

Первый день мая — Праздник костров — отмечали возле большой горы у Солуэй-Ферта, носившей название Мот, с ночным костром и утренним хороводом, веселым и беспечным, высоко на холме над морем. Позже мы сделали остановку в Карлайле, где отец с Руфоном осмотрели лошадей, решая, какую забрать с собой, какую забить, а какую продать. Лето праздно прошло у Ирландского моря, в переездах из поместья одного барона в другое, присмотре за посевами, формировании военных отрядов, выяснении нужд и желаний людей. И повсюду, куда бы мы ни направлялись, отец улаживал ссоры, давал советы и жаловал награды, как и подобает хорошему королю.

В промежутках устраивались празднества: счастливые и веселые, угрюмые и пугающие или просто отмечающие смену времен года. Людей собирали для воздания должного богам и для того, чтобы они могли еще раз убедиться в неустанной заботе короля об их безопасности. Иванов день застал нас у Стоячих камней в Каслригге, а на праздник урожая мы остановились у жителей древнего поселения в Ив Клоуз.

Чаще всего мы стояли двором в римской крепости в Пенрите, а сейчас направлялись в Эпплби, где собирались отпраздновать Самхейн и провести зиму в большом деревянном доме на вершине пологого холма. Из всех мест, которые я считала своим домом, это место и деревня у Мота были самыми любимыми, и предвкушение предстоящего путешествия будоражило меня.

Я ехала в окружении слуг, тепло закутанная в накидку из тюленьей кожи; безмерно гордая тем, что сижу на спине серовато-коричневого пони, а не в фургоне с младшим братом и Нонни. Впервые мне удалось избежать медленно тянувшихся часов поездки вместе с младшими детьми, и я потрогала косматую гриву пони. Приземистый и крепкий в силу своего происхождения, он разжирел на летних пастбищах — что ж, толстая шкура будет необходима ему зимой. Мало похожий на прекрасных лошадей, на которых ехали мои родители, он, тем не менее, был моей собственностью, и в знак благодарности я назвала его Либерти.