Мари Кордоньер - Роковые мечты

Я встала из-за своего столика и поклонилась. Голубые глаза деда не мигая смотрели на меня. Если приглядеться, то они были не совсем голубые, а имели оттенок стали. И я вспомнила недавний разговор с бабушкой. Теперь я поняла, что она хотела сказать.

Как бы там ни было, я была безумно рада тому, что снова могу увидеть учителя. Я заглянула на кухню, чтобы взять для Эдварда сладкий пирожок, и поспешила к нему.

Сидевший за партой Эдвард, увидев меня, бросил ручку — так что перо оставило на тетради кляксу и ручка, покатившись, упала на пол, — захлопал от радости в ладоши и, выхватив у меня из рук пирожок, начал жадно его есть. Я посмотрела на Александра О'Коннелла, ожидая, как обычно, увидеть скучную мину на его лице, но он, не взглянув на меня, поднял с пола ручку и, потрепав Эдварда по волосам, сказал:

— Жуй хорошенько, Эдвард, пища от этого становится только вкуснее.

Меня очень растрогало его простое, братское отношение к Эдварду, и я тихо, чтобы тот не услышал, спросила:

— Что произошло сегодня ночью?

— Очередной нервный припадок, — ответил учитель. — Мне кажется, вам должно быть известно, что вашему кузену лучше находиться в больнице для душевнобольных под постоянным наблюдением врачей. — Мужественные черты его лица словно обострились при этих словах, и мое сердце дрогнуло, так красив он был в эту минуту. — Интересно, что думает обо всем этом ваш доктор Бэнкхёрст? Бедный юноша никогда не сможет даже в малой степени приблизиться к нормальному состоянию, и полная нелепость ожидать, что это может быть достигнуто. Вы должны объяснить это вашему деду, потому что вы его внучка. Нельзя допустить, чтобы он осуществил свои планы!

Я почти не вдумывалась в смысл его слов, меня завораживал сам его голос и интонация.

— Почему вам так не нравятся планы моего деда? — спросила я. — Вы думаете, что Эдварду будет лучше, если его поместят в больницу? Ведь здесь он среди тех, кто его любит, а там он окажется среди совершенно чужих ему людей. Что касается врачей, то дедушка достаточно богат, чтобы пригласить в качестве консультанта любого знаменитого врача. Мне кажется, самое лучшее, если Эдвард будет оставаться здесь.

Он вдруг опустил руку мне на плечо и, больно сжав его, потряс меня.

— Вы считаете, что ваш дедушка делает это из добрых побуждений? Понимаете ли вы, чем все это может кончиться?

От этого прикосновения я покраснела как рак, мое сердце забилось так сильно, что я боялась, он услышит его удары.

— Я… н-не совсем… п-понимаю, что… — пролепетала я.

— Эдвард тоже хочет поиграть вместе с вами, — сказал Эдвард, уже съевший пирожок. Он встал и попытался втиснуться между нами.

Я вдруг заметила, что учитель тоже смутился. Он опустил руку, потом зачем-то провел ею по своим темно-каштановым волосам и, взяв Эдварда за руку, сказал:

— Это была небольшая пауза, Эдвард. Садись опять за парту и продолжай писать буквы.

Эдвард послушался, а я отошла от них, села в кресло у окна и задумалась: «Что могло вывести из себя этого уверенного в себе человека, — размышляла я. — Почему он так хотел, чтобы я все понимала?»

Из прочитанных мною романов следовал простой и ясный ответ: любовь. Но я уже догадывалась, что жизнь и романы совершенно разные вещи. Это-то как раз и разжигало мой интерес к жизни. Как, например, найти ответ к такой загадке: допустим, Александр О'Коннелл готов ответить на мою любовь, но тогда почему он все время пытается скрыть от меня свое чувство? Самый простой ответ был таким: он знал, что я внучка маркиза и привыкла жить в роскоши, что простой учитель мне не пара, потому что он не сможет обеспечить мне те условия жизни, к которым я привыкла.

Ах, если бы он только знал, что я готова отдать все кружева и бархатные платья за одну только его улыбку! Если бы я только знала, что он меня любит, я, не задумываясь, стала бы женой простого учителя, чтобы постоянно быть с ним, видеть его улыбку, чтобы быть обыкновенной миссис О'Коннелл.

Такому умонастроению очень способствовали уроки моей бывшей гувернантки, мисс Муллингфорд, которая постоянно защищала несколько необычный тезис о том, что даже девушкам из аристократических семейств необходимо разбираться не только в нарядах и танцах, но и в смысле жизни.

Если бы я стала женой обыкновенного учителя, чем бы я могла ему помочь в его работе? Мне очень хотелось, чтобы он стал директором собственной школы. Я нисколько не сомневалась, что об этой школе вскоре узнала бы вся Англия.

Но все эти мечты могли осуществиться лишь при одном условии: Александр О'Коннелл попросил бы моей руки и сердца. Как сделать так, чтобы это произошло, я не имела ни малейшего понятия. У меня не было родителей, которым я могла бы во всем признаться и попросить совета; бабушка была заодно с дедом, от которого я не ожидала ничего хорошего, — так что мне не оставалось ничего другого, как действовать на свой страх и риск, трезво и осторожно, выбросив из головы всякие фантазии.

Я подняла голову и посмотрела на Александра О'Коннелла. Наши взгляды встретились, и я вдруг увидела, что в его взгляде нет ни ненависти, ни презрения, а какое-то странное чувство — не то раздумье, не то жалость. Мне вдруг стало жарко в моем шерстяном платье. «Любит! Он меня любит!» — сказал мне внутренний голос, и я улыбнулась ему. Он вдруг сильно покраснел и резко отвернулся, чтобы посмотреть на каракули Эдварда, а во мне все возликовало от радости.

Пришел ноябрь с его непрерывными дождями и туманами, когда каждый день проходит без солнца и когда уже после обеда приходится зажигать свет; плохой погоде словно аккомпанируют дымящие камины и сквозняки.

Бабушка слегла в постель от приступа подагры, так что я стала чем-то вроде ее адъютанта и сбилась с ног, выполняя многочисленные поручения. К вечеру, добравшись наконец до постели, я валилась от усталости, ни разу не вспомнив об Александре О'Коннелле.

За два дня до праздника Святого Мартина мне наконец удалось вырваться из этого круга обязанностей. Дело в том, что к этому дню были приурочены заботы о фамильном склепе Вернов на деревенском кладбище около церкви: необходимо было собрать опавшую листву, почистить мрамор, ограду, положить цветы на могилы.

Плохая погода мешала сделать это, но вот наконец выдался ясный денек, и мне было поручено привести все в порядок. Постоянное бегание вверх-вниз по лестницам надоест кому угодно, и я с радостью согласилась поехать на деревенское кладбище, потому что находиться под опекой бабушки и Брэдшоу стало для меня почти невыносимо.

Рад был этому и Джимми, которому часто попадало от конюха. Он-то и повез меня в церковь. Ветер разогнал облака, и мне было приятно проехаться по свежему воздуху.