Лоретта Чейз - Вчерашний скандал

Оливия была не единственной, кому он вскружил голову. Среди роя мужчин вокруг неё находилось и несколько её подруг, и она видела, как они смотрели на Лайла, когда тот вошёл в их круг. Сейчас, пока они двигались в толпе по дороге к танцевальной площадке, девушка видела, как поворачиваются головы — и впервые не только мужские, и не все они смотрели на неё.

Она тоже пристально разглядывала его, когда заметила, хотя он был ей хорошо знаком. Он привлекал внимание, потому что не был ни на кого похож.

Оливия изучала его тайком, составляя мнение о нём, как сделала бы любая из Ужасных ДеЛюси.

Солнце Египта сделало кожу Перегрина бронзовой и высветлило волосы до бледно-золотистого цвета, но не только поэтому он стал другим.

Чёрный сюртук облегал его широкие плечи и худощавое туловище, а брюки подчёркивали длинные мускулистые ноги. Безукоризненно белая сорочка оттеняла сияющие чёрные туфли. Хотя на нём был тот же безупречный вечерний костюм, что и на других мужчинах, Лайл выглядел почему-то не полностью одетым, возможно потому, что ни один другой джентльмен не заставлял так убедительно представлять мощное тело под элегантной одеждой.

Оливия видела, как другие женщины замечают графа, делая паузу в беседе, чтобы рассмотреть его или попытаться поймать его взгляд.

Они видели лишь внешнюю сторону. Которая, как она признавала, была достаточно волнующей.

Оливия знала, что он отличается от остальных и в других, менее очевидных аспектах. Лайл не получил обычного воспитания джентльмена. Дафна Карсингтон научила его всему и куда большему, чем он бы обучился в школе и университете. Руперт Карсингтон научил его навыкам выживания, едва ли необходимым джентльмену: как обращаться с ножом, например, и как выбросить человека из окна.

Оливии это было хорошо известно. К чему она не была готова, так это к переменам в его голосе: провокационный намёк на иностранную напевность в аристократическом акценте и тембр, заставляющий воображать шатры, тюрбаны и полуобнажённых женщин, возлежащих на турецких коврах.

Перегрин и держался не так, как раньше. За десять лет, проведённых в опасном и сложном мире, он научился передвигаться бесшумно и плавно, как кот или кобра.

Смуглая золотистая кожа и золотые волосы заставляли вспомнить о тиграх, но не это выдавало его непохожесть. Лайд двигался как… вода. Проходя сквозь толпу, он вызывал в ней рябь. При виде него женщины мысленно падали без сознания, а мужчины начинали замышлять убийство.

Как человек, привыкший следить за окружающей обстановкой, Оливия была уверена, что Лайл замечал это, хотя его лицо ничего не выражало.

Но она, которая знала его так долго, видела, что он не настолько спокоен и отрешён, как кажется. Эта логическая и педантичная наружность скрывала пылкую и упрямую натуру. Это, как она подозревала, не изменилось. К тому же, Лайл обладал характером, который, как говорила ей линия его губ, недавно подвергся жестокому испытанию.

Оливия пожала ему руку. Молодой человек поглядел на неё, серые глаза отливали серебром при свете свечей.

— Сюда, — проговорила она.

Она провела его мимо стайки слуг, несущих подносы, выпустила его ладонь, чтобы взять два бокала шампанского с одного из подносов, и вышла из бального зала в коридор, а оттуда в переднюю. После краткого колебания Перегрин последовал за ней.

— Запри дверь, — сказала девушка.

— Оливия, — произнёс он.

— О, пожалуйста, — проговорила она. — Как будто мне есть, что терять.

Лайл закрыл дверь.

— Собственно говоря, есть, хотя уверен, что тебе следовало быть давным-давно обесчещенной.

— Деньгами и положением можно купить почти всё, включая репутацию, — ответила Оливия. — Вот, возьми бокал и позволь мне приветствовать тебя дома должным образом.

Перегрин взял предложенный бокал, их кончики пальцев в перчатках мимолётно соприкоснулись.

Она ощутила искру контакта под перчаткой, под кожей. Сердце тоже вспыхнуло, и его биение участилось.

Девушка отступила на полшага назад и чокнулась с ним бокалом.

— Добро пожаловать домой, дорогой друг, — сказала она. — Я никогда в жизни никого не была так рада увидеть, как тебя сейчас.

Ей хотелось броситься к нему и обнять за шею. Она бы так и сделала, несмотря на Приличия, но то выражение серебристых глаз, когда он впервые её заметил, остановило её на полпути.

Перегрин её друг, конечно, и только прабабушка знает её лучше, чем он. Однако теперь онстал мужчиной, а не мальчиком, которого она знала.

— Я до неприличия скучала, — продолжила Оливия, — но выражение твоего лица, когда ты обнаружил мой бюст, было бесценным. Я сделала все, что могла, чтобы сохранить невозмутимый вид.

Лайл снова посмотрел туда, и там, куда обратился его взгляд, зародился жар, распространяясь шире и глубже. Она мгновенно снова покрылась потом, как это случилось чуть раньше, когда Перегрин впервые посмотрел на неё. Что служило необходимым предостережением: с этим огнём лучше не играть.

Он критически рассматривал её груди точно так же, как разглядывал строки иероглифического письма:

— Когда я видел тебя в последний раз, у тебя таких не было, — сказал Лайл. — Я оказался в полном замешательстве. Откуда ты их взяла?

— Откуда я их взяла? — Господи, это так похоже на него, решать загадку её груди, как будто перед ним древние горшки. — Они просто выросли. Всё растёт. Просто медленно. Разве не забавно? Я была не по годам развитой в любых других смыслах.

Оливия отпила из бокала.

— Но не обращай внимания, Лайл, на мои груди.

— Тебе легко сказать. Ты не мужчина. И я к ним ещё не привык.

А она не привыкла к тому, что с ней происходит, когда он так на неё смотрит.

Оливия рассмеялась:

— Тогда смотри, если нужно. Прабабушка сказала мне, что очень скоро придёт время, когда мужчинам не будет интересно заглядывать туда, и мне следует получать удовольствие от этого, пока возможно.

— Она совсем не изменилась.

— Она ослабела и утомляется быстрее, чем раньше, хотя всё ещё ходит. Не знаю, что будет со мной, когда её не станет.

Прабабушка была её наперсницей, единственной, кому известно обо всех тайнах Оливии. Она просто не могла рассказывать обо всем маме и приёмному отцу. Они делают то, что могут для её блага. Правда только расстроила бы их. Ей приходилось защищать их от неё.

— Не знаю, чтобы я делал сегодня без неё, — проговорил Лайл. — Она взяла в плен моих родителей и позволила мне спастись бегством.

Он провёл рукой по волосам, приводя их в такой дикий беспорядок, от которого женщины будут терять голову.