Джуди Кэролайн - Ральф де Брикассар

— А какая ценность в моем времени? — печально спросила Вирджиния.

— Вурж! Прекрати разговаривать со мной таким тоном!

— Нам нужней чай, — сказала кузина Мелисандра. — Пусть она идет и принесет, если уж ей так хочется погулять, хотя эта мокрая погода способствует простуде.

Вопрос обсуждался еще десять минут, и в конце концов миссис Джексон с большим трудом согласилась и позволила Вирджинии выйти из дома.

Когда Вирджиния уже выходила из дома, кузина Мелисандра спросила: — Ты надела галоши?

Кузина никогда не забывала задать этот вопрос, если Вирджиния покидала дом в мокрую погоду.

— Да.

— А надела ли ты фланелевую нижнюю юбку? — спросила миссис Джексон.

— Нет.

— Вурж, я никак не могу понять тебя. Неужели ты хочешь умереть от простуды снова? — вопрос матери предполагал, что Вирджиния уже несколько раз умирала от простуды. — Сию же минуту отправляйся наверх и надень юбку.

— Мама, мне не нужна нижняя юбка. Того, что на мне надето, достаточно.

— Вурж, вспомни, как ты болела бронхитом два года назад. Иди и делай, что тебе сказано!

Вирджиния послушно вернулась, но никто никогда не узнает, сколько проклятий она при этом произнесла в душе. Она ненавидела серую фланелевую нижнюю юбку больше всех своих вещей. Корнелию никогда не заставляли носить фланелевую нижнюю юбку. Она всегда носила шелковые вещи, изящно струящиеся по ее фигуре. Но отец Корнелии получил деньги в качестве выкупа за свою дочь, и кроме того, у Корнелии никогда не было бронхита. Вот так!

— Ты уверена, что не оставила мыла в воде? — недовольно спросила миссис Джексон, но Вирджиния уже ушла. Она повернула за угол и оглянулась на неказистую, ужасно примитивную, но, как считалось, весьма респектабельную улицу, на которой она жила. Дом Джексонов был самым уродливым из всех, он больше напоминал неприглядную коробку из красного кирпича, чем даже обычный жилой дом. Слишком высокий для своей ширины, казавшийся еще более высоким из-за дурацкого стеклянного купола на крыше. Это было печальное, удручающее зрелище — дом, чья жизнь уже прожита.

Рядом стоял милый домик со свинцовыми переплетами окон, с двойными фронтонами. Новый дом, один из тех, которые нравятся с первого взгляда. Стэнли Шеннон построил его для своей невесты. Он собирался жениться в июне на Джоан Спрайт. Этот маленький домик, как говорили, меблированный от подвала до чердака, в полной готовности ждал свою хозяйку.

«Я не завидую Джоан по поводу будущего мужа, — подумала Вирджиния. Она была невысокого мнения о Стэнли Шенноне. — Но я завидую ее дому. Хорошенький новый домик. Ах, если бы только у меня был свой дом, пусть не дорогой, пусть крохотный, но свой! И тогда, — с горечью добавила Вирджиния, — не будет необходимости выть на луну, когда не можешь выпросить даже сальную свечку».

В своих грезах Вирджиния владела замком из бледного сапфира. В реальной жизни ее бы удовлетворил маленький домик, но свой, собственный. В этот день Вирджиния особенно остро ощущала зависть к Джоан Спрайт. Джоан была ничуть не привлекательней самой Вирджинии и не намного ее моложе. Распорядись судьба иначе, и Вирджиния тоже могла иметь такой же милый домик с открытым камином, постельное белье с вышитыми монограммами, кружевные скатерти и китайский фарфор… Почему все достается одним и ничего другим?

Душа Вирджинии бунтовала против такой несправедливости судьбы, когда она шла по улице; одинокая, безвкусно одетая маленькая фигурка в обдерганном плаще и шляпке трехлетней давности. На нее никто не обращал внимания, а если бы и обратил, то только для того, чтобы потом сказать дома: «Видел сегодня Вурж Джексон. Бедняжка, до чего ж унылая и жалкая. Не удивительно, что она до сих пор не нашла себе мужа. Кто же позарится на такую?»

Время от времени навстречу Вирджинии попадались блестящие кабриолеты, запряженные сытыми крепкими лошадьми. Сидевшие в них дамы были чаще всего незнакомы Вирджинии, а если и попадались знакомые лица, она старалась не смотреть на них, чтобы случайно не прочитать в их глазах насмешку или, хуже того, жалость. Вирджинии приходилось и самой несколько раз ездить в кабриолете, когда кто-нибудь из дядьёв или кузин вдруг вспоминал о ее незавидной доле и брал с собой, чтобы она могла «поискать свой шанс». Правда, эти поездки всегда заканчивались безрезультатно, большей частью потому, что в каком-нибудь обществе, пусть даже и немноголюдном, она терялась, забивалась в уголок и молчала, стараясь не привлекать к себе внимания. Так что если и раньше такие поездки бывали редкостью, то в последнее время они прекратились совсем. Что толку вывозить девушку, если за нее же еще и краснеть приходится?

Вирджиния должна была купить чай в бакалейной лавке у дяди Роберта. Если она купит его в каком-нибудь другом месте, мать непременно узнает об этом и напомнит незыблемое правило семейного клана Джексонов: если можно что-то купить у родственников, тем более у дяди Роберта, то ни в какие другие магазины даже и заходить не стоит. Как ни противна была для Вирджинии мысль о том, чтобы в день своего двадцатидевятилетия идти к дяде Роберту, у нее не было выбора так же, как и не было надежды, что дядя Роберт не вспомнит, сколько лет ей сегодня исполнилось.

Дядя Роберт встретил ее насмешливой улыбкой, и когда Вирджиния изложила свою просьбу, кивнул, принес чай и, уже заворачивая его, хитренько прищурился и задал одну из своих глупых загадок:

— Почему, — спросил он, искоса поглядывая на Вирджинию, — все молодые девушки так похожи на плохих филологов?

Сохраняя в глубине своего сознания мысль о предстоящем завещании дяди Роберта, Вирджиния кротко ответила, как и надо было ответить:

— Не знаю. А почему?

— Потому что, — усмехнулся дядя Роберт, — они не могут отказать себе в замужестве.

Два клерка, Джой Хаммонд и Клавдий Бертрам, захихикали, и Вирджиния возненавидела их еще больше, чем раньше. В первый день, когда Клавдий Бертрам увидел Вирджинию в лавке, она слышала, как он прошептал на ухо Джою: «Кто это?» А Джой ответил: «Вирджиния Джексон, одна из старых дев Хайворта». «Поддающаяся или неподдающаяся?» — уточнил Клавдий, очевидно считая свой вопрос очень оригинальным. Даже сейчас Вирджинию передернуло от того старого воспоминания.

— Двадцать девять лет, — говорил дядя Роберт. — О Боже, Вурж, ты поднимаешься еще на одну ступеньку и даже не задумываешься о замужестве. Это опасно. Двадцать девять! Это невероятно.

Затем дядя Роберт сказал удивительно оригинальную фразу: — Как летит время!