Мэри Брэддон - Любимый враг

ГЛАВА 3

Так начался третий период в жизни леди Перивейл. Следующие три года она провела если не в совершенном одиночестве, то в абсолютном забвении светских удовольствий. Именно в эти годы траура преданная Сью стала ей очень необходима. В первый год вдовства Грейс уговорила Сью отправиться с ней путешествовать, хотя это угрожало потерей жизненно необходимых для мисс Родни связей. Но Грейс настояла на том, чтобы платить подруге жалованье, в возмещение убытков, а когда они вернулись в Лондон, то сочла своим долгом найти ей новых учеников. Когда отпадал Западный Кенсингтон и Бэлем, леди Перивейл находила желающих в Мэйфэре и на Белгравиа. Ее окружала толпа молодых приятельниц-девушек, и она могла повелеть им брать уроки у своей любимой подруги. В некоторых случаях она сама и платила за уроки, так как ее молодые друзья часто сидели без гроша в кармане, но Сью о том ничего не знала. Однако позднее она, очевидно, стала об этом догадываться и после одной зимы, проведенной в Италии, мисс Родни не захотела больше путешествовать.

– Я трудовая пчела, Грейс, а ты хочешь сделать из меня трутня, – объясняла она.

– Это невозможно, Сью, – отвечала Грейс, – но я очень хочу, чтобы ты иногда была беспечна, как мотылек.

Будучи с подругой в Италии, она и набрела на виллу у Порто-Маурицио. Грейс сразу влюбилась в местоположение. Хотя вилла находилась недалеко от проезжей дороги на Геную, но все же стояла в стороне, и здесь сохранился чисто итальянский колорит. Здесь не было швейцарско-немецких гостиниц и английских туристов. Вилла совсем обветшала и была неказиста, но к ней в придачу шел значительный кусок земли с оливковыми и лимонными рощами, очень старыми шелковичными деревьями, по низу увитыми гирляндами дикого винограда. Здесь были заросли гвоздики и море одичавших роз.

Леди Перивейл послала за агентом и купила виллу и землю так же легко, словно шляпку в магазине. Агент видел то, почти детское, нетерпение, с которым ей хотелось приобрести новую игрушку, но поднял продажную цену только вдвое.

– Из этого места, если у владельца есть вкус и средства, можно сделать что угодно, – сказал он, – а если вы не справитесь с землей, то ее всегда можно будет сдать в аренду.

– Но я хочу оставить землю за собой и нанять людей для ухода за деревьями, тогда у меня будут собственные оливки и апельсины и лимоны. – Она улыбнулась, вспомнив детскую считалку. Апельсины и лимоны! Ей и в голову не могло тогда придти, что она когда-нибудь увидит, как они растут на залитых солнцем склонах, поднимающихся вверх от сапфировых морских волн, как за ними начинаются оливковые леса, а еще выше растут сосны, и зелень делается все темнее и темнее, и над соснами виднеются далекие заснеженные горные вершины.

Через три года леди Перивейл снова вернулась в мир, где, за исключением тех немногочисленных людей, что занимались политикой или благотворительностью, все остальные были заняты, казалось, только одним: старались втиснуть как можно больше развлечений в наименьший отрезок времени. И чем короче становился сезон, тем больше убыстрялся его темп, и за одну ночь давалось три бала: концерт у миссис А. шел одновременно с домашним спектаклем у миссис Б., но оба сникали перед сокрушительным напором бала-маскарада у Грейс.

У леди Перивейл было такое чувство, словно она очнулась от долгого сна, в котором ей пригрезились прекрасные места и спокойный досуг, и очнулась она посреди шума и веселья ярмарочной площади. Она с достоинством заняла на ней свое место, была почти рада увидеть старых друзей и приготовилась к тому, чтобы стать самой заметной фигурой в свете. В тот сезон она пользовалась оглушительным успехом. Вряд ли во всем городе был хоть один холостяк, который не мечтал бы жениться на ней. Однако многие из них были достаточно осмотрительны и умны, чтобы не преследовать пленительную добычу. Вокруг нее снова толпились юные подруги. Некоторые вышли замуж, другие были не замужем, и в ее доме встречались все хорошенькие молодые леди Лондона. Ее обеды, завтраки, маленькие домашние концерты, когда выступал один, от силы два музыканта в наполовину заполненном зале, но больше всего ужины, которые начинались после домашнего спектакля или оперы, были чрезвычайно в моде.

Именно в этот год – год ее возвращения в мир удовольствий – когда все, что было с ним связано, казалось особенно ослепительным по сравнению с предыдущим периодом одиночества, Грейс познакомилась с двумя людьми, которых не знала в годы замужества. Один из них, писатель Артур Холдейн, стал знаменит в одночасье, опубликовав свой первый роман. Это было произведение, словно рожденное из пламени и света, которое всколыхнуло читающий мир и удивило даже критиков, считавших, что все давным-давно рассказано, и что гений – это всего-навсего оригинальный ум, занятый рассмотрением того, что давно известно. После выхода первой книги мистер Холдейн, занявший видное место в литературном мире, обратился к замыслам более обстоятельным и серьезным. Второй человек был полковник Рэннок, выходец из старинной шотландской семьи, внук герцога Киркмайкла, служивший до отставки в Ланаркширском полку, человек, которому было суждено нарушить ровный бег жизни Грейс Перивейл… Он был на плохом счету и уже не вхож в святая святых светского общества; но изгнанник вновь ухитрился втереться в доверие благодаря снисходительности старых друзей и знакомых дома, которые не могли отвергнуть его бесповоротно, коль скоро он был только на подозрении, но ни разу не скомпрометировал себя в открытую. О нем говорили, что он погубил репутацию нескольких человек, его простодушных подчиненных, которые верили ему и восхищались им. Он водил знакомство с дурными женщинами, платил злом за добро, даже как будто нечисто играл в карты, хотя в этом подозреваются весьма многие: назвался груздем – полезай в кузов.

Всем этим подозрениям и толкам он противопоставлял одно оружие – свое необыкновенное обаяние, неуловимую, невыразимую притягательность высокородного шотландца, который получил светское образование в лучших европейских гостиных и стал гражданином мира. «Его обаянию не может противиться ни одна женщина», – говорили о нем мужчины, хорошо его знавшие.

Вот такого человека Грейс Перивейл в недобрый час наградила своей дружбой. Она была знакома с ним едва неделю, когда получила серьезное предостережение: этот человек не должен переступать порога ее дома. Друг-ментор-мистер Хауэрд был в этом очень настойчив:

– Я достаточно стар, чтобы годиться вам в отцы, леди Перивейл, – начал было он, но она тут же его перебила:

– Сейчас вы скажете, что меня ожидает нечто ужасное, но мой дорогой отец никогда не говорил мне ничего неприятного.