Филиппа Грегори - Подкидыш

– Хорошо, ты, конечно, можешь прийти сюда в полночь, – сказал ему Лука. – Если он и станет превращаться в волка, то именно в полночь. Обещаю: если все мы увидим в нем подобные перемены, то я дам сигнал стрелять. Но только я один смогу судить, действительно ли он начал превращаться в волка, и только я один буду решать, какой должна быть для него законная кара.

– Могу ли я дать совет? – с энтузиазмом предложил свои услуги староста. – Как человек опытный и занимающий в здешнем обществе высокое положение? Я бы хотел помочь уважаемым следователям принять правильное решение…

– Нет. Ничьи советы нам не нужны. – Своим решительным ответом Лука разом сокрушил все надежды старосты. – Я не допущу, чтобы вся деревня набросилась на обвиняемого и, гонимая собственным страхом и гневом, его прикончила. Я буду взвешивать каждое свое слово, учитывать каждое свидетельское показание, и приговор я вынесу по справедливости. Я здесь следователь, я назначен вести это дело, мне и решать.

– Но кто выпустит серебряную стрелу? – спросил староста. – У нас есть большой старинный лук – его синьора Луиза нашла у себя на чердаке, – и мы сделали ему новую тетиву, но в деревне никто не умеет стрелять из большого лука. Когда нас призывают на войну, мы идем как пехота – с алебардами и топорами. У нас в деревне вот уже лет десять ни одного настоящего лучника нет.

Возникла короткая пауза – все обдумывали столь затруднительную ситуацию. И вдруг Ишрак заявила:

– Я умею стрелять из большого лука.

Лука удивленно посмотрел на нее и сказал:

– Это слишком мощное оружие для женских рук. – И, наклонившись к ней, тихо прибавил: – Ишрак, тетиву большого лука очень тяжело натягивать, он ведь совсем не такой, как дамский лук. Не сомневаюсь, ты, должно быть, стреляешь отлично, но все же из дамского оружия; вряд ли ты сумеешь совладать с большим луком. Это тебе не спортивная стрельба по мишеням.

В дверях конюшни появилась голова Фрейзе, который явно был сильно заинтересован этим заявлением Ишрак, однако продолжал хранить молчание.

Вместо ответа Ишрак показала Луке свою левую руку. На косточке среднего пальца виднелась большая твердая мозоль – безусловный признак того, что стрелять из лука ей доводилось немало; по такой мозоли лучника узнают сразу, как по татуировке. Мозоль явно была старая. Такую мозоль натирают, неоднократно вкладывая стрелу и натягивая тетиву. Только человек, которому доводилось выпускать в цель одну стрелу за другой, мог получить подобную отметину.

– Я хорошо умею стрелять и из большого лука, – снова сказала Ишрак, – и из дамского.

– Как же ты этому научилась? – спросил Лука, выпуская из руки ее теплые пальцы. – И зачем тебе постоянно практиковаться в стрельбе из такого тяжелого оружия?

– Отец Изольды хотел, чтобы я владела всеми умениями женщин моего народа, хоть меня и воспитывали вдали от них, – ответила Ишрак. – Мы – народ воинственный, наши женщины умеют сражаться не хуже мужчин. Мы – люди закаленные, обитаем в пустыне и постоянно странствуем по ней, перебираясь с места на место. Мы легко можем целый день провести в седле. Умеем отыскать воду по запаху. Можем во время охоты по направлению ветра определить, где притаилась дичь. Мы ведь живем охотой, в том числе соколиной, и у нас все отлично умеют стрелять из лука. Ты скоро сам поймешь: раз я сказала, что умею что-то делать, значит, я действительно это умею.

– Если она говорит, что умеет, значит, действительно умеет, – эхом откликнулся Фрейзе, стоя в дверях конюшни. – Я, например, могу засвидетельствовать: драться она умеет, как настоящий варвар. И ее вполне можно хоть сейчас включить в состав отряда лучников. Разве ж знатные дамы так себя ведут? Разумеется, нет!

Лука сперва посмотрел на обиженную физиономию Фрейзе, потом перевел взгляд на Ишрак и сказал:

– Если ты действительно сможешь привести наказание в исполнение, то я назначу тебя палачом и в свое время передам тебе стрелу с серебряным наконечником. Сам я из большого лука стрелять не умею. У нас в монастыре никто этим талантом не обладал, да у меня и тяги к нему никакой не было. Кроме того, насколько я понимаю, здесь больше никто этого сделать не сможет.

Ишрак кивнула и пояснила:

– Я сумею попасть в оборотня, хоть он и очень маленький, прямо со стены, даже если он укроется в дальнем конце арены.

– Ты уверена? – спросил Лука.

– Безусловно. И не промахнусь.

Лука повернулся к старосте и двум сопровождавшим его крестьянам.

– Я буду наблюдать за чудовищем в течение всего дня и с момента восхода луны, – сказал он. – Как только я увижу, что оно превращается в волка, я сразу же непременно дам вам знать. Но вы все в любом случае приходите сюда к полуночи. Если я решу, что оборотень действительно превратился в волка – настоящего волка как по обличью, так и по сути своей, – тогда эта молодая женщина, на время став палачом, выстрелит в него из большого лука серебряной стрелой, которую вы принесете. Но случится это не раньше полуночи. А потом вы сможете похоронить его так, как сочтете нужным.

– Договорились! – Староста уже повернулся, намереваясь уйти, но неожиданно остановился и спросил: – А что, если он в волка не превратится? Что будет тогда? Что, если он останется таким, как сейчас, – вроде бы и похожим на волка, только уж больно маленьким?

– Тогда нам придется решать, к какому виду животных он принадлежит и что с ним можно сделать, – сказал Лука. – Если он окажется просто диким животным, невинной тварью, созданной Богом и по Его велению бегающей на свободе, тогда я, возможно, прикажу отпустить его в лес.

– А может, тогда применить к нему пытку? – предложил один из крестьян.

– Нет, я испытаю его Словом Божьим, – сказал Лука. – Мне поручено вести расследование, и я поступлю так, как считаю нужным. Но прежде я соберу все свидетельства, изучу все записи и только тогда буду решать, кто он и как с ним быть. И потом, я хочу выяснить – в том числе и удовлетворяя собственное любопытство, – что это за зверь такой. В одном вы можете быть совершенно уверены: я не позволю, чтобы оборотень снова угрожал вам и вашим семьям. Правосудие осуществится; справедливость восторжествует, и вашим детям никогда больше не будет грозить опасность.

Ишрак посмотрела в сторону конюшни: она ожидала, что Фрейзе сейчас признается, что этот «зверь» умеет говорить по-человечьи, но взгляд, которым ее наградил Фрейзе, по-прежнему стоя в дверях конюшни, не выражал ровным счетом ничего; это был взгляд самого тупого из слуг, который мало что знает и понимает и, разумеется, никогда не высказывает собственного мнения, особенно если этим мнением никто не интересуется.