Виктория Холт - Храм любви при дворе короля

Фишер ответил:

– По Божеским законам король не может быть главой английской церкви.

Рич кивнул и улыбнулся, он был доволен собой. Именно этого ответа главный королевский стряпчий и добивался.

По той же причине, что эти двое смелых людей, в Тауэре находились и другие.

Картезианцам предложили подписать присягу. Сделать этого им не позволила совесть, и приора лондонского Чартерхауза тут же отправили в Тауэр вместе с приорами линкольнского и ноттингемпширского монастырей. Остальные быстро последовали за ними.

Король гневался все больше и больше, выходя из себя, он обрушивал гнев на Кромвеля.

– Клянусь телом Христовым, – гремел король, – это Мор укрепляет их непокорство. Надо ему растолковать, что происходит с теми, кто не повинуется королю.

– Сир, мы выдвигали против него всевозможные обвинения, но он сведущ в законах и хитер, как лиса.

– Знаю, знаю, – раздраженно говорил король. – Он умен, а я окружен дураками. Знаю, что вы пытались осудить его, и он всякий раз брал над вами верх. Мор изменник. Запомните это. Но я не хочу видеть, как он страдает. Надо, чтобы он бросил свое безрассудство, подписал присягу и перестал сеять зло среди тех, кто восхищается им. Если бы Мор смягчился, эти монахи последовали бы его примеру. Но нет… нет. Окружающие меня дураки никак не могут взять верх над ним. Мастер Мор оборачивает их доводы против них самих и смеется над всеми нами. Надо напомнить ему, какая казнь ждет изменников. Спросить, таков ли закон этой страны. Поинтересоваться, может ли умный юрист спасти человека от казни, если тот повинен в измене.

Кромвель навестил Мора в камере.

– Сэр Томас, – сказал он, – вы огорчаете короля. Он желает вам добра, несмотря на все неприятности, что вы причинили ему. Он хочет быть милостивым. Хочет снова открыть перед вами весь мир.

– Мастер Кромвель, у меня нет желания ездить по всему миру.

– Король смягчился бы к вам, если бы вы не помогали другим противиться ему. Сейчас в Тауэр заключили этих монахов. Его Величество считает, что будь вы ему добрым другом, то убедили бы их оставить свое безрассудство.

– Я верный королевский подданный и никому не делаю зла. Я не проповедую зла, не мыслю зла и всем желаю добра. Если этого недостаточно, чтобы позволить человеку жить и придерживаться своих убеждений, то жизнь мне не нужна. Поэтому мое жалкое тело к услугам короля.

– Повторяю, король желает вам добра. Он готов оказать вам милость. Но этой милости вы не хотите принять.

– Я бы принял другую. Если бы я смог повидаться со своей дочерью Маргарет Ропер, то почти больше ничего не хотел бы от Его Величества.

Кромвель улыбнулся.

– Сделаю все возможное. Не сомневаюсь, что эта просьба вскоре будет удовлетворена.

Так и вышло.

Маргарет приехала в тот майский день, когда четверо монахов подверглись ужасной казни, к которой их приговорили.

Король с Кромвелем устроили так нарочно. Кромвель сказал, что даже самые смелые люди содрогнутся при мысли о смерти, уготованной этим монахам. Это смерть изменников, и ничто не мешает предать епископа и бывшего канцлера той же казни. Лишь король в своем милосердии может заменить этот ужасный приговор отсечением головы.

Пусть мастер Мор поразмыслит над этим, притом в обществе дочери, поскольку она может своими просьбами помочь королевским министрам.

Маргарет находилась с Томасом, когда под стенами тюрьмы велись приготовления к казни. Их шум доносился до отца с дочерью, и они понимали, что он означает. Повозки привезли во двор, под окно, Томас и Маргарет знали, что этих четверых мужественных людей привяжут к ним и отвезут в Тайберн, там подвесят к столбам, потом срежут и заживо выпотрошат.

Чтобы достойно встретить такую смерть, требуется особое мужество, хотя эти люди и были смелыми.

Маргарет стояла перед ним в ужасе.

– Отец, я не могу этого выносить. Неужели не слышишь? Неужели не знаешь, что делают с этими смелыми монахами?

Он ответил:

– Оставь, Мег, неужели тебе не ясно, что эти благословенные святые отцы поедут на казнь весело, словно женихи на свадьбу?

Но она отвернулась от него со слезами, теряя сознание, стала падать на пол; так что утешения потребовались не ему, а ей.

Мерси сказала мужу:

– Я должна что-то предпринять. Бездеятельность убивает меня. Боль сжимает мне горло, и кажется, оно вот-вот сомкнется. Подумай, Джон. Мы терпим эту муку уже больше года. Ведь самые изощренные пытки – медленные. Знает ли об этом король? Поэтому то дает нам надежду, то почти лишает ее?

– Мерси, сдаваться не в твоем духе… ты всегда такая выдержанная.

– Больше я не могу быть выдержанной. Во сне я вижу его таким, какой он был, когда привел меня к себе в дом… когда я стояла перед ним, а он объяснял мне какой-то мой пустячный промах. Вспоминаю, как он сказал мне, что я его настоящая дочь. Да, я его дочь. Поэтому должна что-то сделать. А ты, Джон, должен оказать мне помощь.

– Мерси, я сделаю для тебя все что угодно. Ты прекрасно это знаешь.

– Джон, четверых монахов самым варварским образом казнили в Тайберне. А других казнят не так мучительно, но ужасно медленным способом. Они в ньюгейтской тюрьме, и я хочу помочь им.

– Ты? Но как?

– Поеду в Ньюгейт и окажу посильную помощь.

– Тебя не пустят.

– Полагаю, королевский врач сможет посодействовать мне?

– Мерси! Если тебя обнаружат… представляешь, что будет?

– Он сказал – я его настоящая дочь. И я хочу доказать это себе.

– Что именно ты хочешь сделать?

– Тебе известен их приговор. Эти образованные монахи привязаны к столбам в камерах. Они не могут шевельнуться, на них надеты железные ошейники и ножные кандалы. Их так оставили умирать. Это кара за неповиновение королю. Им не дают еды, они не могут двинуться с места. Пробыли там они уже день и ночь. Я войду в тюрьму с едой, водой и мылом… чтобы они не умерли от голода в нечистотах.

– Мерси, это невозможно.

– Возможно, Джон. Я обдумала, как стану действовать. Оденусь молочницей, возьму на голову бадью. В ней будет еда и принадлежности для уборки. А разрешат этой молочнице войти в тюрьму по рекомендации королевского врача. Ты можешь сделать это, Джон. Я умру, если останусь здесь и буду думать, думать… Пойми, только так я и могу жить. Мне будет казаться, что я помогаю ему. Я обязана, Джон, а ты обязан мне помочь.

Муж поцеловал ее и согласился.

На другой день Мерси, одетая молочницей, вошла с бадьей на голове в ньюгейтскую тюрьму, и подкупленный тюремщик отвел ее к монахам.

Она накормила монахов тем, что принесла, и вымыла их.

Такой счастливой Мерси не бывала с тех пор, как отец водил ее к Тауэру.