Элоиза Джеймс - Поцелуй герцога

Еще один вдох, и Куин бросился вперед, пытаясь думать, несмотря на сопротивляющееся тело. Ему надо найти Оливию и подтащить ее к окну. Они слишком маленькие, чтобы через них пролез человек, но если Куин приподнимет Оливию на своих плечах, она сможет дышать. Внизу воздуха почти не было, хотя Куин и прижимался носом к плитам. Расчетливый ум услужливо подсказал, что он умрет через пару минут, если не вдохнет свежего воздуха.

Очередной вдох. Вместе с покалыванием в конечностях пришло озарение. Он не выживет. Он не найдет Оливию и не спасет ее. Легкие горели, подтверждая его правоту.

По крайней мере, сейчас герцог будет знать, что не сдался, не стоял бессильно на пирсе. Он бросился в воду.

Куин заставил себя ползти вперед и тут услышал сдавленный лай. Он потянулся, думая, что наткнется на шерсть, но вместо этого нащупал обнаженную руку. Бессильную руку.

Окно. Ему надо подтащить ее к окну. Точнее, им обоим надо к окну. Куин ощупал руку Оливии, задыхаясь, произнес ее имя, но был вынужден снова припасть к каменному полу. Вдохнул весь воздух, закашлялся, попытался еще раз. Оливия лежала лицом вниз, и видимо, это ее спасло.

Куин не хотел даже думать о другой возможности.

Оливия лежала поперек порога. Куин попытался заглянуть в камеру, но из-за маслянистого черного дыма ничего не было видно. Люси продолжала лаять на окно, и не раздумывая, он сделал глубокий вдох, шатаясь поднялся и втащил безвольное тело Оливии внутрь. Все его существо противилось, стремясь поскорее вдохнуть чистого воздуха. Опустив Оливию на пол, Куин вдохнул дым и согнулся пополам, кашляя с такой силой, что рисковал сломать себе ребра.

Перед глазами плавали черные точки, и он с трудом прошел в глубь камеры, наткнувшись на мягкий тюфяк. Мгновение Куин стоял, прислонившись к нему, и пытался собраться с силами. Он знал, окно близко, и если ему удастся поднять Оливию на матрац, он сможет приблизить ее лицо к окну.

Придется отказаться от того небольшого количества чистого воздуха, что еще оставался на уровне пола. Разум подсказывал Куину, что он почти ничего не видит не только из-за дыма. Зрение отказывало ему вместе с легкими. Им не выжить, если они не сумеют добраться до окна.

Куин присел на корточки, вдохнул воздух, с трудом перебросил через плечо бессильное тело Оливии и шатаясь поднялся на ноги. Видимо, у него настолько путались мысли, что он ничуть не удивился, увидев в нужном месте лестницу. Поставил ногу на нижнюю ступеньку.

Люси. Куин облокотил Оливию о лестницу, пошарил рукой внизу, нащупал шерсть и подхватил собаку за шкирку.

Черные точки так и вертелись перед глазами, словно морские волны перед штормом. Сколько у него осталось времени, прежде чем он потеряет сознание? Минута? Меньше? Он потянул подол платья Оливии, бросил в него Люси и засунул свернутый кусок ткани себе в рот, придерживая собаку.

Усилием воли заставил себя подняться на вторую ступеньку. Ноги будто превратились в стальные столбы, невероятно тяжелые и негнущиеся. Но он все лез и лез вверх и, наконец, уложил Оливию на матрац. Там было окно. Благослови тебя Бог, Люси, подумал он.

Люси высвободилась из складок платья, вскочила и подбежала к источнику свежего воздуха. Куин сделал глубокий вдох и перетащил Оливию через матрац, чтобы ее лицо оказалось рядом с зарешеченным окном. Она не шевелилась, и ее тело было слабым и безвольным.

Умерла, подумал Куин. Оливия мертва.

— Давай, Оливия, — прохрипел он. — Дыши, черт возьми, дыши!

Но ее голова безвольно болталась рядом с окном. Куин не видел признаков жизни.

Его сердце рвалось на части в этой полной дыма камере.

— Не оставляй меня! — хрипло крикнул он. Схватил Оливию за плечи и с силой потряс. — Не оставляй меня.

Когда перед глазами прояснилось, Куин заметил, что лицо Оливии приобрело голубоватый оттенок. Он вспомнил: надо проверить, бьется ли сердце, но когда приложил руку к ее груди, то ничего не почувствовал. Но тут же Куин понял, что проверяет не с той стороны.

— Мысли путаются, — пробормотал он и яростно выкрикнул: — Ты должна дышать!

Куин снова потряс Оливию, пытаясь заставить ее открыть глаза, но ее голова запрокинулась, как бутон на сломанном стебле. Ее лицо плыло у него перед глазами, и Куин понял, что плачет, а его руки пытаются нащупать биение сердце, но не находят ничего.

Люси хрипло лаяла над ухом своей хозяйки.

Оливия не двигалась. Она больше не шевельнется.

Куин приблизил лицо к ее шее, стремясь вдохнуть прекрасный, неуловимый аромат духов, но ощутил лишь запах дыма.

Что-то надломилось в нем, все пережитые страдания разом вернулись к нему, и рыдания начали с силой сотрясать его тело. Он не мог сдерживать их, потому что весь мир превратился в черный водоворот страдания. Альфи, Оливия, даже Еванджелина и Руперт, все они были мертвы.

Из горла вырывался крик, а вместе с ним слова, которых Куин никогда не произносил вслух, потому что герцог всегда сдержан, герцог никогда не умоляет.

Но этот герцог умолял.

Прошу, Господи, помоги! Прошу.

И вдруг он увидел, как Люси облизывает щеку Оливии: дым постепенно рассеивался. Видимо, потушили огонь в дымоходе. Люси низко и глухо залаяла, совсем как огромный немецкий дог. Или как Цербер.

Последнее рыдание ознаменовалось внезапной ясностью и глубоким спокойствием.

— Я не могу этого вынести, — произнес вслух Куин. — Я не вынесу этого еще раз.

Он не мог вернуться в свой безжизненный дом, к страницам математических уравнений, к критическим замечаниям матери. Без Оливии и Альфи жизнь не имела смысла.

Люси по-прежнему лизала щеку Оливии. Куин хотел было оттолкнуть ее, и ему показалось, что Оливия вздрогнула. Он обхватил ее за плечи и прижал к себе.

— Пожалуйста, Оливия! Дыши! Прошу тебя.

Ничего.

Куин обнял ее, принялся покачиваться взад-вперед, и слезы снова полились из его глаз.

Оливия закашлялась.

В тот вечер во Франции Таркуин Брук-Чатфилд, герцог Сконс, повел себя невероятно глупо. Он никогда этого не забывал и порой с легким смущением оглядывался на произошедшее.

Человек, который никогда не плакал, даже на похоронах собственного сына, рыдал.

И когда Оливия Мэйфилд Литтон пришла в себя, кашляя и задыхаясь, она тоже разрыдалась.

— Это все матрацы, — два часа спустя, говорила Оливия Пти. Она сидела в кресле посреди двора, глубоко вдыхая свежий морской воздух. Грудь болела, но ей все равно было намного лучше. Помогла горячая ванна. — Твои матрацы спасли нам жизнь.

Но во взгляде Пти застыло страдание.