Конни Райнхолд - Безмолвные клятвы

– Ты не поняла меня, Речел! Я не могу ненавидеть тебя. Я только себя могу ненавидеть – за то, что думаю, будто того, что есть, достаточно. Ты пытаешься заменить этим все остальное, а я – забыть, что люблю тебя. Так дальше не может продолжаться. Мы лишь увеличиваем расстояние между нами. Кажется, мы оба хотели сближения…

– Разве нам это не удалось? – спросила Речел, поворачиваясь к мужу.

– Нет, мы только проиграли. С тех пор, как я живу на твоей земле, я сделал два открытия: что очищение должно происходить изнутри и что нельзя спрятаться от правды… или от прошлого. Я больше не хочу прятаться ни от того, ни от другого.

– Это зима так действует на тебя, Генри. Поэтому ты страдаешь. Когда придет весна, ты будешь думать по-другому.

– Надеюсь, что я не буду страдать от твоего здравомыслия.

– Нет, весной ты просто уйдешь…

Речел погасила лампу, и теперь комнату освещало лишь пламя камина. Всю ночь Генри лежал неподвижно и не мог сомкнуть глаз. Он знал, что жена тоже не спит. Бежать было некуда – даже во сне.

На рассвете снегопад прекратился, и ветер утих. Но небо оставалось пасмурным, словно природа предупреждала людей о том, что ее милость непродолжительна. Генри лихорадочно работал в своей мастерской. Он вспомнил, что у него сегодня день рождения, и ему захотелось отпраздновать его за любимым занятием и выполнить просьбу умершего друга – завершить незаконченные картины.

Генри рисовал, и ему казалось, что Феникс стоит за его спиной и смотрит на холст через его плечо. Он мысленно благодарил Феникса за то, что тот подарил ему не только дружбу, но и мудрость, и спокойный, философский взгляд на вещи.

Чувствуя, что он устал и дальнейшая работа бесполезна, Генри вышел из мастерской, двинулся в гостиную и вдруг остановился, ощутив аромат кофе. Речел сидела на диване с чашкой горячего напитка. На столике перед ней стояли на подносе кофейник и вторая чашка.

Генри сел рядом с Речел, налил себе кофе, выпил и налил еще, удивляясь, почему жена не устроилась на кухне. Речел молчала и смотрела прямо перед собой, но он почувствовал, что она чего-то ждет, и насторожился.

– С днем рождения, Генри! – произнесла Речел и протянула ему толстый бумажный сверток. Генри уставился на него и улыбнулся. Подарок! Вот почему Речел так загадочно себя вела – боялась, что подарок ему не понравится. Наверное, это пара перчаток или шерстяные носки…

– Разверни же, Генри! – нетерпеливо проговорила Речел.

Он послушно развернул пакет и увидел пачку листков бумаги.

– Что это такое?

Речел встала с дивана и сложила руки над животом.

– Твоя свобода… и моя. Просмотри и скажи, все ли на месте.

Он перебирал пачку бумаг:

– Все на месте: брачное свидетельство, наш контракт, даже твое объявление.

– Хорошо.

Речел взяла документы из его рук, подошла к камину и начала класть в огонь лист за листом.

– Вот и все, Генри! Все долги заплачены сполна. Я сообщу твоему брату, что уничтожила наш контракт против твоей воли.

Генри завороженно смотрел, как бумага, объятая пламенем, чернеет и сворачивается, превращаясь в пепел и улетая вверх, в трубу. Ему казалось, что вместе с дымом и пеплом исчезает, обращается в прах все, что произошло в его жизни с тех пор, как он встретил Речел. Картины сменяли одна другу: вот она с тоской смотрит на элегантную шляпку, пытаясь дотронуться до шелка сквозь стекло витрины, вот он обнимает Речел во время смерча, а вот показывает ей кошмары своего прошлого…

– С тобой все в порядке? – спросила Речел. Генри очнулся.

– Все прекрасно, – ответил он, испытывая какой-то дикий восторг. – Ты дала мне свободу – то, чего я всегда хотел. У меня давно была одна мечта, и теперь я хочу ее осуществить. – Генри направился в мастерскую и перед тем, как скрыться за дверью, произнес: – Спасибо, Речел, что ты вызволила меня из ада!

Речел медленно возвратилась в свою спальню, заперлась и стала слушать грохот, доносившийся из мастерской. Несомненно, Генри собирал вещи, чтобы перебраться жить в какую-нибудь свободную хижину, пока позволяет погода. Вскоре она услышала звук шагов мужа в коридоре. Наверное, он выносил все на крыльцо или во двор, желая покинуть ее как можно скорее.

Она считала, что поступила правильно. Сделала единственно верный шаг, чтобы спасти себя и Мужа от взаимного уничтожения. Она не могла ничего дать Генри. Ничего, кроме единственной вещи, на которую была способна только дочь проститутки. Но теперь и это осталось в прошлом.

– Речел! – раздался крик во дворе дома. Она неохотно подошла к окну, боясь сейчас услышать от Генри любые слова. Но во дворе горел большой костер, умело разведенный мужем.

– Речел Пэрриш! Посмотри, что ты наделала! Генри поднял с земли портрет сумасшедшей женщины, а затем швырнул в костер. Выбрал из груды картин еще одну и показал Речел в окно – портрет мальчика, лежащего на спине под проституткой: его глаза были закрыты, чтобы не видеть ужас насилия, рот искажен в беззвучном крике. В углу был изображен мужчина, стоявший с самодовольной улыбкой.

– Это мои кошмары, Речел!

Одно за другим Генри показывал полотна жене и бросал в огонь. Подошла очередь того, кого Речел ненавидела больше всего – человека с двумя лицами. Когда-то Генри выкинул эту картину за окно, и она осталась гнить среди цветов. Теперь он недолго подержал ее в руках и отправил в огонь.

– Ты видишь, Речел? Это ты уничтожила всех моих демонов. Они больше не могут пожирать человека, познавшего, что такое очищение от грехов. Я принадлежу себе! Только ты можешь уничтожить меня.

Он поднял другой портрет – полуобнаженной Речел, поглаживающей грудь, раскрывшей губы в беззвучной мольбе… и с мертвенной пустотой вместо глаз.

– Это тоже стало Моим ужасом, Речел. Твоя красота сделалась мне ненавистна, когда ты начала умолять меня. Я ненавидел ее еще сильнее, потому что ты была готова довольствоваться столь малым. Это не имело смысла без любви, без понимания, без прощения… – Он бросил картину в огонь. – Мы заслужили большего, Речел!

Наконец, он взял последнюю, написанную совсем недавно, и поднял над головой. И с этого холста тоже смотрела Речел – в нарядном платье и элегантной шляпке, той самой, что Генри подарил ей. И ее глаза, ее глаза, были огромными, распахнутыми, полными любви и искренности. Перед Речел стоял Генри, протягивая к ней руку, касаясь ее пальцев.

– Это моя мечта, Речел! – он кричал так громко, словно хотел, чтобы услышал весь мир. – Обещание жизни, надежды и свободы. Ты сама, Речел, твое сердце, твоя душа – в обмен на мою. Только такая сделка… Речел! Мне сжечь мою мечту?

Она бросилась к двери, оттолкнула ее и уже в окне гостиной увидела, как огонь вот-вот коснется угла картины.