Дженнифер Эшли - Игра в обольщение

Заметив Эйнсли, он остановился. Его ботинки и бриджи для верховой езды были заляпаны грязью. Эйнсли едва сдержалась, чтобы не броситься к нему, к этому высокому, сильному всаднику с глазами цвета золотистого топаза.

— Привет, Кэм.

У него дернулась щека, которую пересекал шрам, в остальном он сохранял спокойствие.

— Я привезла с собой брата. Кэм, это Патрик Макбрайд.

— Здравствуйте, ваша светлость, — слегка поклонился Патрик.

Кэмерон перевел взгляд на Патрика, коротко, но вежливо кивнул ему, потом повернулся к Эйнсли.

— Мистер Макбрайд, — Харт положил руку на плечо Патрика, — почему бы нам не промочить горло глотком виски Маккензи?

Патрик просиял и направился за Хартом в гостиную, дверь которой тот намеренно закрыл за ними. Остальные стали расходиться кто куда: кто-то отправился наверх, а Бет, взяв под руку Йена, вышла через парадную дверь на улицу.

И только Дэниел с упрямым видом остался стоять у лестницы.

— Не скажи какую-нибудь глупость, отец.

— Дэниел!

— Ты ничуть не изменился, Дэнни. — Эйнсли сняла шляпку и бросила ее на стол, потом запустила руку в сумку и извлекла оттуда бумаги. — Прости, Кэмерон, что дорога домой заняла у меня так много времени. Но лорд Пирсон — чертовски упрямый человек. Потребовалось время, чтобы убедить его. Думаю, Патрик замечательно справился. Ему следовало бы играть на сцене.

— Пирсон? — Кэмерон опустил руки, понимая, что видит только улыбку Эйнсли.

— На лодке Анджело мы доплыли до Бата, где Патрик навестил лорда Пирсона и убедил его продать Жасмин. Продать ее Патрику, разумеется. Я оставалась в лодке, чтобы лорд Пирсон не увидел меня и ничего не заподозрил. Патрик был великолепен. А эта длинная узкая лодка… Знаешь, она скользит плавно, как шелк. Очень успокаивает. Хотя племянники и племянницы Анджело знают, как раскачать ее, чтобы она шлепала по воде. Они и меня научили.

— Эйнсли, — вклинился в плотный поток слов Кэмерон, — ты хочешь сказать, что ты… убедила Пирсона… продать тебе Жасмин?

— Не я — Патрик. Я дала ему денег, и он притворился богачом, который интересуется лошадями. Патрик едва не упал в обморок, когда я сказала ему, сколько предложить за Жасмин. Но я проявила твердость. Патрик заявил Пирсону, что он новичок в скачках, — и это правда, — и что он слышал, будто у лорда Пирсона есть лошадь на продажу, — и это тоже правда. Патрик рассказывал потом, что лорд Пирсон был готов целовать ему ботинки. Он показал ему Жасмин, и Патрик сразу проникся к ней симпатией. И это снова правда: Патрик согласен, что она великолепна. Жасмин прямо встрепенулась вся, когда Патрик привел ее к каналу, и она увидела меня. Думаю, она догадывалась, что ее везут домой. Я хотела сказать, в ее настоящий дом. Сюда.

Эйнсли была ужасно довольна собой, а Кэмерон просто смотрел на нее и купался в ее улыбке.

— И Пирсон клюнул на это? — рассмеялся Дэниел.

— Лорд Пирсон был счастлив продать Жасмин такому наивному любителю лошадей. — Со свертком бумаг Эйнсли подошла к Кэмерону. — А на следующее утро Патрик Макбрайд продал Жасмин мне. За один фунт стерлингов. Мы все законно оформили и подписали. — Эйнсли прижала бумаги к груди Кэмерона. — И теперь, лорд Кэмерон, я дарю ее вам.

— Почему? — Кэмерон смотрел на белые листки, прижатые к его куртке.

— Потому что она очень нужна тебе.

Кэмерон не верил своим ушам. Ему хотелось протянуть руки, прижать Эйнсли к себе и никогда не отпускать.

Но он не мог двинуться с места.

С улицы донесся скрип колес, и Кэмерон услышал знакомое пронзительное ржание.

— Она здесь! — с восторгом провозгласила Эйнсли.

Кэмерон схватил Эйнсли за руку. Она не может уехать.

Не сейчас. Нет.

Дэниел засмеялся и помчался на улицу, окликая Анджело.

Кэмерон снова прижал к себе Эйнсли и почувствовал, как успокаивается его душа. Эйнсли дома, вместе с ним, здесь ее место. Его черно-белый мир снова обрел краски.

— Не сердись, что я купила Жасмин, — несчастным голосом проговорила Эйнсли. — Ты же знаешь, я всегда могу отправить ее назад.

— Да я не сержусь на тебя, черт возьми. Я схожу с ума от любви к тебе, Эйнсли.

Эйнсли с радостным изумлением взглянула на него:

— Правда? Но это же восхитительно, потому что я тоже люблю тебя, Кэмерон Маккензи.

Бумаги полетели на пол, а Кэмерон прильнул к тубам Эйнсли. Ему необходимо чувствовать их вкус каждый день, всю жизнь. Жаркие губы Эйнсли были восхитительны. Ее руки скользнули по спине Кэмерона, забрались под куртку, она крепко прижимала к себе его бедра, обтянутые плотными бриджами для верховой езды.

— Чертовка, — выдохнул Кэмерон.

— У нас есть минутка, нас оставили одних, и мы можем воспользоваться этим.

— Нет, — сердито отозвался Кэмерон. — Ты нужна мне не на минутку. Я хочу любить тебя медленно, долго и там, где никто нам не помешает.

— В таком случае давай пойдем в твою спальню. Насколько мне известно, там прочный замок, который только я знаю, как открыть.

Едва Эйнсли успела договорить, как Кэмерон уже подхватил ее на руки и понес наверх. Он спешил, но все-таки не мог преодолеть искушение и, остановившись на лестничной площадке, поцеловал ее и потерся лицом о ее шею.

Когда за ними захлопнулась дверь спальни, Кэмерон поставил Эйнсли на ноги и стал раздевать ее.

— Никогда больше не уезжай, — сказал он. — Если попробуешь покинуть этот дом, я уеду с тобой. Я не могу жить без тебя. Поняла?

Кэмерон слой за слоем снимал с нее одежду: плащ, лиф, юбку и нижнюю юбку, турнюр и корсет, сорочку и чулки. Его взору предстало роскошное тело Эйнсли, напряженные темные соски, золотистые волосы между ног. Она была так прекрасна, что Кэмерон не мог отвести от нее глаз.

— Больше я не стану далеко ездить, — произнесла Эйнсли, пока Кэмерон снимал с себя одежду. — Скоро я стану такой тучной, что смогу есть сколько угодно пирожных — никто и не упрекнет.

— О чем ты говоришь? — Кэмерон отбросил рубашку в сторону.

— Я говорю о младшем братике или сестренке Дэниела. До отъезда у меня еще не было уверенности, поэтому я и не стала тебе говорить. Но во время визита к королеве все прояснилось, и врач королевы подтвердил это.

Кэмерон замер. Перед ним стояла обнаженная Эйнсли, на губах которой играла таинственная улыбка, а на щеках горел яркий румянец. Очаровательная, невозможная Эйнсли.

— Дорогой мой муж, не надо так удивляться. Это было неизбежно, странно то, что это не произошло раньше. Но тут ничего предсказать нельзя.

— Наш ребенок… — Голос Кэмерона упал до благоговейного шепота. Его мрачный мир в последний раз промелькнул у него перед глазами и растворился в солнечном свете. — Наш ребенок.