Лора Гурк - Пари с маркизом

Одного этого было недостаточно, чтобы привести Николаса в уныние. Но существовало и еще одно препятствие. Он представления не имеет, согласится ли Белинда выйти за него. Среди тех страстных криков, что маркиз услышал от нее вчера днем в рядах хмеля, не было признания в любви.

И все-таки попытаться стоит. Николас встал, набрал в грудь побольше воздуха и пересек улицу, стараясь как следует подготовиться к самому трудному испытанию в своей жизни.

Уилтон по-прежнему служил дворецким в Лэнсдаун-Хаусе и был настолько невозмутим и безупречен, что мог удовлетворить требования любого герцога, однако при виде Николаса даже на лице у Уилтона отразилось некоторое удивление. Он приподнял одну кустистую седую бровь, рот его открылся и тут же закрылся. Уилтон кашлянул и, наконец, поклонившись, произнес:

– Лорд Трабридж.

– Уилтон. Как поживаете?

– Очень хорошо, милорд, благодарю.

– Рад слышать. Герцог дома?

– Я… я не уверен, милорд.

– Будьте так добры это выяснить. Хочу с ним повидаться.

– Очень хорошо, милорд.

Уилтон поклонился и ушел, оставив Николаса в холле. Ожидая, он оглядывался по сторонам. Ничего не изменилось. И никаких кошмарных картин: бо́льшую их часть перевезли в Хонивуд. Как и Лэнсдаун-Парк в Сассексе, Лэнсдаун-Хаус полностью отвечал вкусам отца, от начала до конца. Отполированный белый мрамор, классические скульптуры, стены и деревянные панели – белое на белом. Холодный дом. Он всегда был холодным домом. Николас содрогнулся.

Позади послышались шаги Уилтона, идущего по ступеням широкой пологой лестницы. Николас обернулся.

– Ну? – спросил он. – Буду я удостоен аудиенции?

Уилтон, как всегда, оставался собой – все той же полной достоинства личностью.

– Следуйте за мной, милорд.

Дворецкий привел Николаса к кабинету Лэнсдауна, еще одной комнате, что не изменилась со времен его детства. Как и в холле внизу, в кабинете все было белым, только черные и книжные шкафы из эбенового дерева, заполненные томами в кожаных переплетах, которые старик ни разу в жизни не открыл, создавали цветовой контраст. Интерьер комнаты дополняли и классические скульптуры. Все вокруг выглядело в точности, как и раньше, словно насильно пыталось вернуть Николаса в детство. Его приглашали в кабинет, только если он попадал в серьезные неприятности. Выбор комнаты, догадался Николас, сделан сознательно, чтобы внушить ему страх, все тот же парализующий страх родом из детства. Но он не боялся. Доведен до отчаяния? Да. Но не боится.

И все-таки лучше не дать Лэнсдауну ощутить его отчаяние, это все равно, что запах мяса для голодного пса. Николас постарался натянуть на себя маску блаженного безразличия и только потом переступил порог кабинета. Это оказалось труднее, чем он думал.

– Маркиз Трабридж, – доложил Уилтон и отступил в сторону, давая Николасу возможность предстать перед герцогом.

Маркиз вошел, снимая шляпу, но когда приблизился к столу, Лэнсдаун не потрудился встать. Странно, однако, ибо на герцога совсем не похоже. Он не позволял себе утратить изысканные манеры, несмотря ни на какие обстоятельства.

– Герцог, – произнес Николас, остановившись у стола и поклонившись, но когда выпрямился, увидел, что отец злобно хмурится, глядя на него.

Еще один сюрприз. Добившись капитуляции Коньерса, старик должен бы самодовольно ухмыляться, а не испепелять его взглядом так, словно готов свернуть ему шею.

– Зачем явился? – требовательно спросил Лэнсдаун, и его рот презрительно искривился. – Поглумиться пришел, верно?

Николас заморгал. Ему вдруг показалось, что он случайно ошибся домом.

– Прошу прощения? – пробормотал он. – Я не совсем уверен, что пони…

– Не играй со мной в игры, мальчишка. Я уже знаю все твои планы и отказываюсь их одобрять. И уже сказал это той американской девице, что заявилась ко мне.

Американской девице? Николас ощутил отголоски надежды, и радости, и недоверия, нараставшие с такой скоростью, что даже голова закружилась. Но долгий опыт общения с отцом заставил его скрыть нахлынувшие чувства.

– Это ты о ком?

– Как будто ты не знаешь.

Разумного ответа на это не существовало, поэтому Николас предпочел промолчать.

Его молчание взбесило Лэнсдауна сильнее, чем любые слова.

– Наглая женщина! Явиться сюда и заявить мне, что вы двое помолвлены и собираетесь пожениться! Не спросив моего разрешения, даже моего благословения этому союзу! О нет. Заявила мне это и сообщила, что я должен примириться с этой новостью, причем вела себя так, будто она королева, оглашающая королевский указ, а я никто ниоткуда. Господи, – он едва не подавился, – мне в голову не приходило, что у леди Федерстон такие отвратительные манеры, даже для американки.

Николас громко захохотал. Он просто не мог сдержаться, потому что не мог подавить охватившие его надежду и радость, они бурлили в нем, как речной поток. «О, Белинда, – думал он. – Моя милая. Любовь моя».

Его хохот разъярил Лэнсдауна еще сильнее. Герцог ударил кулаком по столу.

– Я этого не допущу, слышишь? – взревел он, окончательно потеряв самообладание. Николас еще никогда такого не видел. – Эта женщина никогда не станет герцогиней Лэнсдаун. Никогда!

Николас снова засмеялся.

– Как Белинда тебе уже сказала, мы не спрашиваем твоего разрешения. Мы поженимся, и ты ничего не сможешь с этим поделать.

– Я ее уничтожу. Изваляю ее имя в каждой сточной канаве отсюда до мыса Лендс-Энд в Корнуолле и до деревни Джон О’Гроатс в Шотландии, прежде чем вы успеете подойти к алтарю!

Радостное веселье уступило месту гневу.

– Только попробуй, и, клянусь Богом, я тебя убью. Сделай только шаг в ее сторону, Лэнсдаун, и я схвачу тебя за глотку и задушу!

Герцога можно было назвать по-всякому, но трусом он никогда не был.

– Так вперед! – подначил Лэнсдаун Николаса. – Давай.

Николас не шелохнулся, и тогда герцог захохотал.

– Ну что, – спросил отец, самодовольно усмехнувшись, – это поставило тебя на место, мой мальчик?

Несмотря на искушение, отцеубийство не входило в его планы. Николас сглотнул, пытаясь подавить бешенство. Он быстро соображал.

– Полагаю, ты уже сообщил Белинде, что намерен очернить ее репутацию, если она все-таки выйдет за меня?

– Да.

– И? – Он что-то уловил – раздражение или беспокойство, но губы Лэнсдауна дрогнули. – И, – повторил Николас, – когда ты сообщил ей о своих намерениях, что она ответила?

– Взывать к ее здравому смыслу так же бесполезно, как к твоему.

Радость и облегчение мгновенно вернулись. Николас усмехнулся.

– Сказала тебе идти к дьяволу, верно? Боже, я обожаю эту женщину!

– Ты не получишь ни пенни из твоего фонда, если женишься на ней! Вообще никогда ничего от меня не получишь. Ничего!