Лидия Джойс - Тени в ночи

Чего бы Ферн ни ожидала, ее постигло разочарование: ближе Колин не подошел. Наоборот, отступил на пару шагов от кровати, раздернул шторы, открыв сначала одно, затем другое окно и впустив в комнату соленый воздух.

Шаги удалились, Колин снова обошел кровать. После секундной тишины на матрас опустилась тяжесть, превышавшая вес Ферн, и ее тело начало сползать к нему. Поняв, что происходит, она тут же передвинулась на более надежное место.

Пальцы Колина легко коснулись ее шеи, запутались в растрепавшейся прическе, но Ферн лежала неподвижно, и он убрал руку. Вскоре она услышала его медленное сонное дыхание, которое иногда прерывалось нетрезвыми всхрапываниями.

Прошло очень много времени, прежде чем Ферн тоже смогла уснуть.

Ее разбудил пронзительный крик чайки. Какое-то время она лежала, глядя сквозь двойные прямоугольники окон на покрытые шифером крыши, на расстилавшееся над ними голубое небо. Его пустота отражала в ней что-то новое, что-то настолько обширное, что она не могла заключать в себе.

День будет жарким. Несмотря на ранний час, она уже вспотела под простыней. Стеганое одеяло и покрывала кучей лежали в ногах кровати – должно быть, она столкнула их туда во сне.

Ферн осторожно встала, чтобы не потревожить мужа, который раскинулся поверх одеяла, как дремлющий греческий бог: прекрасно вылепленные мышцы спины расслаблены, лицо полускрыто в сгибе локтя. Ферн разглядывала его с опасением, неуверенностью и каким-то бессознательным возбуждением от того, что лишь она могла видеть это воплощение мужской силы, безвольно лежащее перед ней... почти беззащитное. И, к ее стыду, желание тоже было частью этих эмоций.

Отвернувшись, Ферн посмотрела на улицу, легкий соленый ветерок холодил ей кожу. Несколько прохожих уже спешили куда-то по делам, видимо, рабочие и слуги. Ей следует задернуть шторы – если кто-нибудь из них поднимет голову, то сможет увидеть ее у распахнутого окна. Ну и пусть.

Лишь теперь Ферн начала понимать, откуда внутри у нее пустота, которую она почувствовала, когда проснулась: какая бы часть ее ни содержала застенчивость невинности, там ничего уже не было. Эта часть, бывшая только ее собственностью, безвозвратно похищена, разве теперь имело значение, кто увидит оставшееся? Странным образом ей хотелось, чтобы все узнали, что с ней произошло. Хотелось громко кричать об этом. Но чем было вызвано ее желание, гневом или каким-то неясным, более волнующим чувством, Ферн и сама не знала.

По привычке игнорируя этот особый уголок своей души, она тихо прошла по комнате. Легкая боль, возникавшая между ног при каждом шаге, – осязаемое напоминание о том, что взял Колин: «Это мое, я заявляю на тебя права».

«Нет, я принадлежу себе!» – с яростью и отчаянием думала Ферн. Почему никто ей не говорил, что такое брак? Конечно, было много разговоров насчет того, что двое становятся одним телом, хотя никто не объяснил, что это значит. Никто даже не заикнулся, что тело, которым они станут, будет телом мужа, а тело жены превратится в цель этих толчков.

Ферн остановилась перед туалетным столиком и взяла кувшин, дожидавшийся рядом со стопкой полотняных салфеток. Голубые и белые фигурки китаянок в тазу, казалось, укоризненно смотрели на нее, пока их накрывала льющаяся вода. Ферн ополоснула лицо, чувствуя соленый вкус, когда вода стекала по ее губам, и облегченно вздохнула, когда он исчез. После того как она подмылась, вся салфетка была покрыта бурыми пятнами засохшей крови.

Тут ее внимание привлек шорох на кровати. Подняв голову, Ферн встретила в зеркале взгляд мужа. Теперь Колин лежал на спине, все интимные части его тела были выставлены напоказ, и она воспользовалась случаем, чтобы рассмотреть их. Его член совсем не напоминал тот огромный тяжелый стержень, который она чувствовала ночью, хотя имел некоторое сходство с теми, какие Ферн видела на картинах в Британском музее и у обнаженных мужских статуй на итальянских виллах. Он был темнее, чем кожа вокруг, почти багровый, и лежал, до странности мягкий, в гнезде волос, безвольно спадая на бедро.

Ферн почувствовала стыд за их наготу, хотя в этом ощущении было и нечто гордое, хрупкое, как у побежденной королевы, доставленной к завоевателю. Колин смотрел на нее с видом собственника. Она скомкала влажный кусок полотна, чтобы скрыть пятна, и бросила на туалетный столик.

Ее пеньюар нетронутым лежат на скамейке в ногах кровати, и теперь Ферн надела его как щит из кружев и тонкого льна.

Колин поднял бровь.

 – Вид был привлекательным.

 – Если вы хотите, чтобы я снова разделась, вам нужно лишь приказать. Я обещала повиноваться мужу. – Она почти испугалась, услышав свои непрошеные слова.

От холода в глазах Колина у нее слегка перехватило дыхание. Мужчина с взъерошенными после сна волосами не должен быть таким грозным.

 – Надеюсь, мне вообще не потребуется вам что-либо приказывать.

 – Разумеется, нет. Это была шутка.

Но Ферн почувствовала, как пустота в дальнем уголке ее души превратилась в горячее, твердое зерно, а пальцы, казалось, действовали самостоятельно, застегнув пеньюар раньше, чем она снова повернулась к зеркалу, чтобы осмотреть свой туалет.

Колин состроил гримасу, когда она повернулась к нему спиной. Он уже некоторое время лежал без сна в тщетной надежде, что головная боль и тошнота исчезнут до того, как его жена проснется. Несмотря на слишком яркий свет из окон, от которого у него болели глазные яблоки, лицо Ферн было вполне приятным зрелищем, если бы не сдвинутые брови, когда она смотрела на него. Будь в спальне темнее, оно бы понравилось ему даже больше.

Он встал с постели... и сразу пожалел об этом. Потирая лоб, Колин обошел кровать, задернул бархатные шторы.

Намного лучше.

Возможно, это была плохая идея – напиваться в брачную ночь, признался он себе. Да и не так уж он был пьян, чтобы у него отшибло память, а из того, что он помнит, все прошло хорошо. Его желание удовлетворено, Ферн проявила готовность и была довольно приятной, хотя и не столь изощренной в постели, как некоторые из его знакомых женщин, но это не порок. Он даже рад иметь неопытную жену, он всегда считал подобные сложности излишними и нежелательными в своем поиске облегчения, доставлявшего удовольствие.

Колин слишком резко повернулся, опять вызвав головную боль.

 – Вы прекрасно выглядите, mon ange, но только вы и прекрасны в это проклятое утро, – сказал он, стараясь не морщиться от боли.

Ферн засмеялась, лицо у нее разгладилось, и он понял, что до сих пор оно было напряженным.

А впереди еще беспокойства медового месяца. Колин мысленно фыркнул. Он что, должен провести его, каждую ночь добиваясь от нее чего-то лаской? Кроме того, неясно, по какому поводу она может нервничать. Если разобраться, их брачная ночь прошла хорошо. Почти удовлетворительно, не будь она такой скованной ближе к концу. Отвернувшись от нее, Колин надел халат.