Джулианна Маклин - Плененная горцем

— Но ты совсем не такой, как он, Дункан, потому что этот человек, за которого я едва не вышла замуж, помнил свою собственную боль. Он стремился причинять страдания другим в попытке как-то компенсировать то, что пришлось пережить ему. Или же хотел удовлетворить какую-то темную жажду мести всему миру, — Дункан выпрямился и обернулся к ней, поэтому она продолжала: — Но теперь я знаю, что ты всегда хотел предотвратить страдания других людей. Ты думал, что стремишься к мести, хотя на самом деле ты хотел остановить Беннетта, помешать ему совершать все эти ужасные поступки по отношению к ни в чем не повинным людям.

— Одинаковые, но разные, — повторил Дункан и подошел ближе. — Но прежде всего я не мог допустить, чтобы он совершил эти ужасные поступки по отношению к тебе, девушка. Я никогда не скажу тебе, о чем он говорил перед тем, как я лишил его жизни, но я сделал то, что сделал, чтобы защитить тебя.

— Ты сделал это ради меня? — спросила она, продолжая ощущать, как в глубине ее души шевелится червячок сомнения.

— Да.

— Но как же Муира?

Он остановился перед Амелией и нахмурился.

— Что Муира?

Амелия отвернулась, глядя на плакучую иву, опустившую ветви в воду, затем снова перевела взгляд на лицо Дункана, на котором еще не до конца зажили порезы и кровоподтеки.

— Однажды вечером, когда мы были вместе, ты сказал мне, что больше не желаешь, чтобы я когда-либо произносила ее имя. Я ощущала, что между нами стоит твоя любовь к ней, Дункан. Но я больше не могу позволить этой любви разделять нас. Я должна понять, что ты чувствуешь к ней и ко мне.

— Тут нечего понимать, — растерянно произнес он. — Я ее любил, но ее больше нет. Я это знаю.

— Но любишь ли ты ее до сих пор? — спросила Амелия. — И буду ли я когда-нибудь так же дорога тебе, как некогда была дорога она? Я ведь не могу соперничать с призраком.

— Соперничать? — Он посмотрел на нее так, как будто у нее вдруг выросли усы и борода. — Я не хочу, чтобы ты с ней соперничала, девушка. Я просто тебя хочу, вот и все.

Она вздохнула.

— Но, Дункан, в этом и заключается проблема. Ты хочешь меня. Ты меня желаешь. Я это знала с самого начала, и твоя страсть доставляла мне наслаждение, так же как и моя собственная.

В том, что нас влечет друг к другу, у меня никогда не было ни малейших сомнений. Но…

— Но что, милая.

Лицо Дункана выражало искреннюю растерянность.

Она не знала, как ему сказать, как объяснить, чтобы все стало ясно, как потребовать того, чего она жаждала на самом деле.

Тут Дункан поморщился и, приподняв ее лицо за подбородок своей большой рукой, укоризненно покачал головой, как будто сокрушаясь о такой непроходимой глупости.

— В ту ночь я не хотел говорить о Муире, — произнес он, — потому что боялся даже представить себе, что могу потерять тебя, как потерял ее. Сама мысль об этом причиняла мне нестерпимую боль. Именно поэтому я и не хотел, чтобы мне об этом напоминали. Но сейчас я люблю тебя, девушка, и я люблю тебя всей душой, всем сердцем. И если бы не ты, от меня бы уже ничего не осталось. Во всяком случае, сейчас в моей груди что-то бьется. И я чувствую, что наконец-то получил то, о чем всегда мечтал: мирную и в то же время страстную женщину в жены.

— Ты меня любишь? — спросила Амелия, осознавая, что после его признания она не слышала уже ни единого слова.

— Ну конечно, я тебя люблю, глупышка. Или у тебя в голове булыжники вместо мозгов?

Она громко рассмеялась, но Дункан уже не слушал. Он сгреб ее в охапку и прижался губами к ее рту в жарком поцелуе, от которого у нее перехватило дыхание, а тело загорелось огнем.

— Я люблю тебя, девушка, — повторил он, — и я намерен оставить тебя себе. Станешь ли ты моей женой? Только тебе придется пообещать мне никуда больше не убегать.

Она совсем потеряла голову от любви к нему.

— Обещаю. Для этого надо быть совсем уж полной дурой.

Он нежно прижал ее к себе.

— А я обещаю быть джентльменом, которого ты хотела во мне видеть. Таков мой обет отныне и навсегда.

Амелия усмехнулась и покачала головой.

— Я уже не хочу выходить замуж за джентльмена, — прошептала она, — Я хочу стать женой настоящего горца и воина. Я всегда этого хотела, только не знала об этом.

— Что ж, на всякий случай я попытаюсь быть и тем, и другим.

— Ты уже и тот, и другой, — заверила его она. — А какую жертву ты хочешь, чтобы принесла я, Дункан Маклин? Могу ли я быть твоей английской женой? Или мне следует освоить шотландский говор?

Он улыбнулся.

— Ты можешь быть кем захочешь, девушка. Главное — оставайся страстной.

— Значит, я могу позволить себе быть счастливой прямо сейчас?

Он на мгновение задумался.

— М-м… Пока нет, но очень скоро.

— Как скоро?

Он поцеловал ее в губы, одновременно расстегивая лиф платья.

— Когда ты будешь лежать на спине вот в этой самой траве, выкрикивая мое имя и умоляя не останавливаться.

Она рассмеялась.

— В таком случае я буду счастлива уже через несколько минут.

Он наклонил голову.

— Неужели ты меня так плохо знаешь, девушка? Твое счастье будет гораздо более продолжительным, чем несколько минут.

Ее руки скользнули ему под килт, и она с радостью убедилась, как пламенно и безгранично любит ее этот красивый горец. И, будучи верным своему слову, в скором — ну, не слишком скором — времени он уже входил в нее со всей силой и нежностью, на которую был способен, а она задыхалась от восторга и наслаждения.

В 1715 году в Шотландии вспыхнуло восстание из-за английского престолонаследия. Королева Анна умерла, не оставив наследника, и корона перешла к германскому принцу Георгу Ганноверскому. Шотландские якобиты (Яков — латинский эквивалент имени Джеймс) считали полноправным наследником престола принца Джеймса Эдварда Стюарта, отец которого, Яков II, лишился трона в 1688 году из-за того, что был католиком.

Исторические летописи указывают на то, что клан Маклинов под предводительством сэра Джона Маклина из замка Дуарт был в числе тех, кто поддерживал якобитское восстание 1715 года. К мятежу, в числе прочих кланов, присоединились Макдональды, МакГрегоры, Камероны и Маклахланы. Армия под командованием графа Мара, насчитывающая двенадцать тысяч горцев, вступила в борьбу с англичанами. К сентябрю Мар захватил Перт, но англичане под командованием второго герцога Аргайла отказались сдавать замок Стерлинг, уверенно расположившись между шотландскими якобитами и английской границей. Военный опыт Мара не шел ни в какое сравнение с талантом Аргайла, и его нерешительность и боязнь продвигаться вперед стоили шотландцам победы.