Жаклин Рединг - Белый рыцарь

— Кристиан, пожалуйста… скажи, что ребёнок не пострадал.

Кристиан пристально взглянул в её глаза и молча покачал головой, на лице его отразилась полнейшая безысходность.

— Ты потеряла ребёнка, Грейс. Никто ничего не мог сделать.

О, Боже, нет…

Грейс замотала головой, скорбный вопль вырвался у неё из груди, в которой, как она знала, должно разорваться её сердце. Нет, пожалуйста, нет, только не малыш… пожалуйста, пусть он ошибается…

— Не может быть… нет… нет…

Кристиан рывком поднял Грейс и судорожно прижал к плечу, заглушая её мучительные рыдания, когда до неё дошел ужасный смысл его слов. Он крепко держал жену, принимая на себя её всхлипы, пока наконец его выдержка не дала трещину, и он сам не зарыдал.

Кристиан стоял в проёме ворот, ведущих во двор замка, и смотрел, как там в длинных сумеречных тенях одиноко сидит Грейс. Он хмурился. Прошло уже три недели, как она потеряла ребёнка, три недели он видел её сидящей в одной и той же позе, уставившуюся неизвестно на что, пока вокруг неё продолжала бурлить жизнь.

Грейс заметно похудела, поскольку едва ли ела что-нибудь, так, крохи, чтобы лишь продержаться день, другой. Она больше не присматривала за поместьем и не заботилась о его процветании. Отказалась от любого общества, избегая любой компании, сидя целый день в спальне и выходя лишь в этот вечерний час, когда все, поужинав, готовились ко сну.

Именно этим утром Кристиан пришёл к неутешительному заключению, что она медленно и сознательно убивает себя. И не мог остаться в стороне и спокойно смотреть на это.

Кристиан вышел во двор, наблюдая, заметит ли Грейс его приближение, пока не убедился, что дожидается напрасно. Так продолжалось каждый вечер. Он подойдёт, сядет рядом. И разговаривает с ней, рассказывает о событиях дня, читает письма от эмигрировавших в Америку горцев, пока на вечернем небе не взойдёт луна. Грейс же никогда не отвечала. Не выказывала ни малейшего признака, что слушает его. Просто сидела на каменной скамье, уставившись в никуда и желая себе смерти.

— Добрый вечер, Грейс, — поздоровался Кристиан, опускаясь на скамейку рядом с ней.

Грейс моргнула, вот и весь ответ, которым она удостоила его. Кристиан вытащил из кармана полученное днём письмо и развернул его.

— Думаю, тебе было бы интересно узнать, что мы получили письмо от Элеанор.

Он посмотрел на Грейс. Ничего.

— Она продала мою лошадь, поэтому у неё появились кое-какие деньги. Элеанор хочет, чтобы я знал, что она не обвиняет меня за то, что я открыл ей правду. В общем, она благодарит меня за это. Она пишет только затем, чтобы мы не продолжали искать её, и сообщает, что уезжает в такое место, где мы её не найдем. И ещё, что не знает, когда вернётся и вернётся ли вообще.

Кристиан протянул письмо Грейс, словно позволяя и ей прочесть его. Она не пошевелилась, чтобы взять письмо, а продолжала безучастно смотреть перед собой. Кристиан молча сложил листок и положил в карман. Когда же он снова взглянул на Грейс, то его поразило, что она больше не смотрела неизвестно куда. А глядела на него. И хотя тьма и пустота в её глазах не исчезли, всё же это была перемена.

— Грейс?

— Почему ты это делаешь?

Голос её звучал резко и был совсем не похож на её голос.

— Почему ты день за днём являешься сюда и говоришь всё это?

Он пристально смотрел на неё, не зная, как ответить.

— Я прихожу, чтобы напомнить, вокруг тебя всё ещё существует мир, Грейс, мир, который продолжает жить день за днём. Я прихожу, потому что всё ещё существует жизнь.

Ничего не сказав в ответ, крепко обхватив себя руками, Грейс встала и собралась уже уйти, оставляя его, дабы он не нарушал её равнодушия и жалости к себе.

Неожиданно на него обрушилось отчаяние от ощущения бессилия, что он не может ничего сделать для неё, для Элеанор. Кристиан встал, пересёк двор, подошёл к жене, взял за руку и насильно развернул к себе лицом.

— Отпусти меня, Кристиан!

— Ты выслушаешь меня хоть раз вместо того, чтобы притворяться слепой и не желающей знать о моём существовании! Я сидел сложа руки и наблюдал, как ты медленно разрушаешь себя, словно ты единственная, кто потерял дитя. Я тоже потерял его, Грейс, и так же, как и ты, каждой своей частичкой чувствую ту же ужасную боль. Временами даже худшую боль, поскольку живу с чувством вины, зная, что будь я здесь, с тобой, а не сбежал бы исправлять ошибки прошлого своей семьи, то мой ребёнок всё ещё рос бы внутри тебя.

Кристиан на секунду замолчал, стараясь обуздать свои чувства. Когда он вновь заговорил, голос его звучал гораздо спокойнее:

— Я твой муж, Грейс. Мой долг защищать тебя и наших детей. Но я не исполнил этот долг, так же как потерял Элеанор. Если тебе нужно обвинять кого-нибудь за испытываемую сейчас боль, если желаешь корить кого-то за потерю нашего ребёнка, тогда обвиняй меня. Обрати свою ненависть с себя на меня. Но, ради Бога, прекрати измываться над собой!

Грейс лишь смотрела сквозь него невидящим взглядом.

Потерпев поражение, Кристиан отпустил её и, отвернувшись, направился к замку, не в силах больше терпеть страдания. Достигнув двери, он заметил, что на него смотрит Дейдре. Он не заговорил с ней, только, проходя мимо, мельком бросил на неё взгляд.

— Вы хорошо поступили, — произнесла она, заведя короткий разговор с ним уже в дверях. — Теперь-то она думать начнёт.

Кристиан глубоко и медленно вздохнул:

— Что в этом хорошего, Дейдре?

Дейдре улыбнулась ему, взяла за руку и повела в замок:

— Подождите и увидите, милорд. Подождите и увидите.

Как-то два дня спустя утром Грейс сидела у окна спальни и удивлялась, почему внизу во дворе никого нет. В этот час, когда обычно в поместье вовсю суетился народ, занимаясь повседневными делами, ещё не появился ни один человек. Куда бы она ни бросила взгляд — на конюшни, на простирающиеся широкие поля — всё вымерло. Куда же все подевались?

Она встала, прошла через комнату и, приоткрыв дверь, выглянула в коридор. Была среда, когда они всегда снимают простыни с кроватей для стирки и выбивают ковры, но поблизости не наблюдалось ни Флоры, ни Дейдре. Грейс вдруг поняла, что не видит и Лизу. Сегодня утром та не принесла Грейс на завтрак чай с овсяными лепешками.

Легкое беспокойство зашевелилось в душе. Грейс тихо выскользнула в коридор и стала медленно спускаться по ступеням. На секунду она прислушалась, не раздастся ли снизу какой шум. Тишина. Из кухни не доносилось ни громыхания, ни приглушённых голосов. Ничего. Она спустилась уже до середины лестницы, но всё ещё ничего не слышала, кроме тишины.