Эйлин Драйер - Как истинный джентльмен

Грейс прошла по красной гостиной, украшенной шелковыми подушками и самоварами. В библиотеке было полно ценностей, привезенных из Канады, а маленькую столовую рядом с кухней украшала майолика. Яшму Грейс решила приберечь для своего кабинета — отделанной досками маленькой комнатушки, которую она выкрасила в кремовый цвет, чтобы на его фоне ярче выделялись ярко-зеленые полки. Ковры были привезены из Ирана, а шелковые гобелены из Китая, и каждая комната являла собой буйство красок. А ведь Грейс только начала. У нее еще оставалось целых двадцать полных сундуков.

Проходя мимо стоявшего в прихожей стола, она поставила посередине маленькую золотую крашеную статуэтку Ганеши — бога-слона. Его всегда держали у входной двери, чтобы он притягивал удачу. Грейс знала, что удача ей теперь понадобится как никогда.

— Примешь ванну перед сном? — спросила Бридж.

Грейс чуть не застонала.

— Нет, я слишком устала.

Каждый вечер они с Бридж расставались у лестницы. Прежде чем вернуться в свои покои, Бридж в последний раз обходила дом, а Грейс поднималась к себе. Раньше, желая друг другу спокойной ночи, они лишь кивали или касались руки друг друга. Теперь Грейс всякий раз обнимала дородную пожилую женщину. Бридж это по-прежнему удивляло, но она тем не менее сердечно отвечала на объятие.

Это был самый важный урок, усвоенный Грейс за последние несколько недель. Никогда не забывать сказать тем, кого любишь, о своих чувствах. Это был самый лучший способ никогда не испытывать сожалений.

А их у нее было достаточно. Они легли ей на плечи тяжелым грузом, и только любовь друзей смягчала немного эту ношу. Но теперь у Грейс больше не будет возможности сказать своему дяде Доусу, что он для нее значил. Она не сможет обнять отца и сказать ему, что любит его. У нее больше не будет гренадеров, друзей, которых она потеряла в бесчисленных сражениях, не успев даже поблагодарить их за то, что они смогли заставить некрасивую и неуклюжую девушку почувствовать себя любимой.

Однако самое сильное сожаление ожидало ее наверху в спальне. Когда она вошла в комнату, там ее уже ждала Лиззи, разложив на постели фланелевую ночную сорочку.

— Только не фланель! — возразила Грейс. — Я еще успею ее надеть. Мне бы хотелось мой длинный восточный халат. Пожалуй, он будет лучше смотреться с новой мебелью.

Грейс улыбнулась. Для стен спальни она приберегла самые лучшие картины, каких еще никто не видел. Ее отец и понятия не имел, какие полотна она собирала на индийских и турецких базарах все эти годы и прятала подальше и что научили ее рисовать женщины из гарема. Теперь она больше не прятала свои картины. На стенах жили поразительно красивые женщины и мужчины, изображенные яркими красками и застигнутые в вечном танце чувственной любви. Зная теперь, что испытывали эти улыбающиеся своим возлюбленным женщины, Грейс боролась с завистью. Им вечно суждено переживать самый интимный момент жизни, испытывать величайшее наслаждение в мире, полном ярчайших красок. В то время как она, лишь мимолетно прикоснувшаяся к этому, была вынуждена снова жить иллюзиями.

Сейчас ей особенно не хватало Диккана. Да, она скучала по нему не только в спальне. Она думала о нем всякий раз, когда ехала верхом на Эпоне. Видела, как он подносит к глазу монокль, рассматривая интерьер ее дома, и становится отменно вежливым, когда Ручи и тетя Доус приглашают его на чай. Она слышала его смех, чувствовала запах его сандалового мыла, и от этого становилось еще тяжелее на душе.

— Что-нибудь еще, мадам? — осведомилась Лиззи.

— Нет, спасибо, дорогая. Спокойной ночи.

Горничная тихо прикрыла за собой дверь, оставив Грейс сидеть за туалетным столиком в ночной сорочке и с распущенными волосами. Охваченная ностальгией, она поглаживала пальцами блестящий ярко-синий с золотом шелк халата, купленного ею в Каире. Она отчетливо помнила тот день, один из первых ее набегов в город.

Она вспоминала беспорядочные, людные переулки базара, где приходилось пригибаться, чтобы не задеть висящие над головой товары: цветочные гирлянды, ожерелья, медную посуду, ткани, веревки и лекарственные травы. Она чувствовала запах пыли и пряностей, лошадей и верблюдов, экзотический аромат благовоний и крепкого кофе.

А сколько новых впечатлений: буйство красок в ярком свете солнца, множество голосов на разных языках, мужчины, скрестив ноги, сидящие на земле, торгуясь. Как бы ей хотелось рассказать обо всем этом Диккану. Ей казалось, он любил истории о путешествиях.

За открытым окном легкий октябрьский ветерок прошелестел листвой. Небо, переливчато-синее, как часто бывает осенью, освещала одинокая звезда. Солнце зашло, и начиналась долгая Ночь. Именно ночи больше всего пугали Грейс. Во сне к ней приходил Диккан, шептал на ухо слова, боготворил ее тело, разбрасывая перед ней, как розовые лепестки, обещания, которым не суждено было сбыться.

Именно ночью Грейс призналась себе, что мечты, так долго помогавшей ей жить, уже недостаточно. У нее был дом. Была своя маленькая семья. Было множество украшений, собранных за долгие годы. Но она забыла, как быть счастливой. Диккан забрал это чувство с собой.

— Не поделишься своими мыслями? — раздался позади голос.

Он казался таким реальным, что Грейс вскрикнула. Ее сердце учащенно забилось, и грудь сдавило. Она посмотрела в зеркало, вглядываясь в тени за спиной. Она испугалась, что сама вызвала эту иллюзию из небытия, чтобы скрасить свое одиночество. На глаза наворачивались слезы, и ей было трудно дышать.

И это ощущение Грейс тоже унаследовала от своего недолгого брака. Теперь она научилась плакать. Она плакала, узнав о дяде Доусе, плакала, достав из ящика свою первую подушку. И теперь она боялась заплакать из-за обычного миража в темноте.

— Уходи! — громко сказала она, словно могла отпугнуть свои жалкие мечты.

— А если я не уйду?

Грейс крепко зажмурилась, отчаянно пытаясь собраться с мыслями. Ее била дрожь, а сердце все так же быстро стучало.

— Открой глаза, Грейси, — сказал он, и она повиновалась.

Она уже приготовилась к разочарованию, но вместо этого ее ждало потрясение. У нее перехватило дыхание, и она почувствовала, как оттаивает. Диккан вышел из тени на свет.

Он выглядел уставшим. Его черное пальто и замшевые бриджи были помяты, что прежде невозможно было даже представить.

— Что ты здесь делаешь?

— У меня появилось немного времени, и мне надо было кое-кого увидеть.

Ей казалось, сердце вот-вот выскочит у нее из груди.

— Правда?

— Правда. Есть только одна проблема. Похоже, обезьяна облюбовала мою кровать.