Анастасия Туманова - Цыганочка, ваш выход!

– Кроме воров, бандитов и пьяных нэпманов, вы хотели сказать?

– А хотя бы и так!!! – взорвалась вдруг Нина. – Пусть так! Уж поверьте, не я и не цыгане виноваты в этом! Цыган в Москве всегда любили, наши певицы огромные деньги зарабатывали, моя бабка, моя мать… Бог ты мой, когда я в «Вилле Родэ» пела, никому и в голову не приходило жевать начать! Весь зал молчал, ни одна вилка не звенела! Потому что Нина Молдаванская пела! Сам великий князь Константин ждал, пока я «Осколки» допою, чтоб за моё здоровье стоя выпить! А теперь что? Теперь ваш рабочий класс, чтоб он сдох, стаканами гранёными в пивных стучит! «Кирпичики» просит! А вокруг рыбой тухлой воняет! А нэпманы эти ваши?! Рассядется, как барин, песню за песней заказывает, а потом, сволочь такая, певицу лапать начинает! Чтоб хор повернулся да ушёл – и платить не надо было! Знаем, сто раз видели! Устроили вы нам жизнь, нечего сказать, спасибо до земли!!!

– Нина, вы сейчас разбудите весь дом, – негромко произнёс Наганов. Он казался совершенно невозмутимым, но в свете лампы было видно, как углубился пересечённый резкой, гневной морщиной шрам на лбу, и Нина опомнилась.

– Извините, Максим Егорович. Я… – Она совсем смешалась, неловко провела рукой по бахроме шали на коленях, в отчаянии подумала: надо срочно закурить… – Я так испугалась сегодня, что сама не понимаю, что несу. Пожалуйста, дайте папиросу…

– Прежде вы, кажется, столько не курили, – заметил Наганов. – Мои очень крепкие.

Нина пожала плечами, едва удержав резкий ответ. Взяв папиросу, прикурила от протянутой Нагановым спички, осторожно затянулась, вдохнув горьковатый, действительно очень крепкий дым. В комнате снова стало тихо. Кукушка из сиплых ходиков возвестила три часа, хлопнула дверцей, как рассерженная соседка, и скрылась.

– Я, должно быть, пойду, – осторожно сказал Наганов. – Скоро утро, вам нужно отдохнуть…

– Бросьте, – отмахнулась Нина. – Я теперь долго буду отдыхать… «Савой» вы же закроете?

– Вероятно, да. На какое-то время.

– Ну вот, а нам опять будет некуда податься… Будь он неладен, этот Штопор! Прежде таких и к подъезду ресторанному не допускали, а теперь!.. О-о-о, чтоб им всем пусто было, что же мне теперь делать… И незачем так на меня смотреть, Максим Егорович! У меня дочери, мне нужно их кормить!

– Вот и подумайте о ваших девочках, – сдержанно посоветовал Наганов. – Вы сильно рискуете, оставаясь на подобной работе. Я знаю, что говорю, я каждую ночь участвую в облавах на бандитский элемент в городе. Эти люди не понимают, что вы – артистка. И… что лучше вас певицы на свете нет.

– Будто бы уж… – машинально пробормотала Нина, отворачиваясь от взгляда Наганова.

– Поверьте, вам не место ни в пивных, ни в ресторанах, – помолчав, продолжил он. – Вам нечего делать среди всех этих… нэпачей. Они же всё равно ни чёрта не понимают! Им что вы, что шалава из подворотни – никакой разницы!

– Да вы ведь сами этот НЭП развели, а теперь… – снова не вытерпела Нина. И снова умолкла, наткнувшись на взгляд светлых спокойных глаз.

– Поймите же, Нина, что эта ваша работа, пожалуй, ещё опаснее моей, – без улыбки сказал Наганов. – У нас-то хотя бы револьверы есть, и стрелять мы из них умеем, а вы?… Сегодня вот вас чуть не зарезал Штопор.

– И вы чуть не застрелили!

– Если бы я, Нина, хотел вас застрелить… – Наганов на мгновение задумался. – То никакого «чуть» бы не было. Я стрелял именно в Штопора.

Нина подавленно молчала. Слёзы бежали по её щекам, но она, отчаянно надеясь, что Наганов этого не видит, не вытирала горячих капель.

– Нина, в следующий раз меня может и не оказаться под рукой. И очередной ваш фартовый поклонник вас попросту прикончит. Что тогда будет с вашими дочерьми?

– Их заберут наши… цыгане… – глотая слёзы, прошептала Нина. – Не… не беспокойтесь.

– Не беспокоиться? Мне не беспокоиться о вас? – Наганов неожиданно шагнул к ней, крепко, сильно взял за плечи, вынуждая подняться, запрокинул ей голову, посмотрев в испуганные, полные слёз глаза. И Нина поняла вдруг, что ей отчаянно хочется, чтобы он держал так её всегда… Чтобы можно было прижаться к этому твёрдому плечу совсем чужого ей человека, закрыть глаза и не думать больше ни о чём, ничем не мучиться, не плакать, забыть о постоянных тревогах и страхах… Но… Собрав все силы и призвав на помощь остатки здравого смысла, Нина отстранилась.

– Максим Егорович, не читайте мне морали, – глядя в чёрное окно, с трудом сказала она. – Вы правы… Я, верно, в самом деле уйду из ресторана. Снова устроюсь стенографисткой в какой-нибудь трест, их сейчас полным-полно. Надеюсь, вы тогда будете спокойны за мою безопасность. А сейчас ступайте, час поздний, я едва держусь на ногах. Благодарю вас за всё. Рада была увидеться, и…

– Ничуть вы рады не были, – глухо сказал Наганов. – Нина, вы помните, о чём мы говорили два года назад… на Пречистенке? В бывшем графском доме? Я сказал тогда, что дороже вас у меня никого на свете нет. И сейчас всё так же. Нина, хотите выйти за меня замуж?

«Бог ты мой…» – обречённо подумала она. Вслух же сказала:

– Максим Егорович, я ведь однажды уже ответила вам…

– Я помню, что вы ответили. И знаю, что вы меня не любите и никогда не любили. – Наганов опустил голову, несколько раз медленно прошёлся вдоль стены. – Но вы знаете, что… для вас я что угодно готов сделать. И может быть…

Приближающиеся торопливые шаги на лестнице прозвучали так неожиданно и громко, что Нина вздрогнула от испуга. Они одновременно повернулись к двери, и Нина успела ещё заметить, как рука Наганова неторопливо ложится на кобуру револьвера. Хлипкая дверь истерически завизжала, распахиваясь настежь, и в комнату влетел взъерошенный и мокрый от дождя Мишка Скворечико.

– Нинка!!! Что там в «Савое»-то у вас было?! Это правда, что тебя Штопор чуть не зарезал? И чекисты застрелить хотели?! Нам сказали, что тебя арестовали и на Лубянку увезли, а ты!.. Говорил я тебе, дура, говорил или нет, чтобы… – Он осёкся, только сейчас заметив, что Нина не одна. Несколько минут они с Нагановым пристально смотрели друг на друга. Две лохматые тени на стене не шевелились.

– Здравствуйте, товарищ Наганов, – наконец выговорил Мишка. Голос его после бега звучал хрипло и почти угрожающе. В чёрных глазах сумрачно поблёскивал огонёк.

– Здравствуйте, Михаил, – отозвался тот. – Напрасно вы беспокоились, с Антониной Яковлевной всё в порядке, хотя и пришлось… понервничать слегка. Нина, всего вам доброго, мне пора.

– До свидания, Максим Егорович, – машинально ответила Нина, поднимаясь. Но сил проводить гостя до лестницы у неё уже не было, и дверь за Нагановым закрыл Мишка.

– Нинка, я вам тут что… помешал? – вернувшись к освещённому столу, мрачно спросил он.