Ольга Шумяцкая - Ида Верде, которой нет

Тот кивнул.

– И что же, вы нашли безумца, который захотел оплатить ваши… назовем так – прихоти воображения? – поинтересовался Рунич равнодушным тоном.

– Тут незаменимым оказался наш друг Лозинский! Осанка. Стать. Жест. Взгляд. Умеет, бестия! – Лозинский с несколько снисходительным видом кивал в такт словам друга. – Знаете Евграфа Анатольева? – продолжал Пальмин. – Лекс уломал его найти нам финансирование. Звучит многообещающе. Вы были на фотовыставке авангардистов? Нет? Жаль. Анатольев организовал. Я очень на него рассчитываю.

– Ну хорошо, – вздохнул Рунич. – Чего вы от меня хотите?

– Сюжета, сюжета! – вскричал Пальмин. – Образов! Персонажей! В два месяца уложитесь?

Рунич усмехнулся.

Знать бы, как должны выглядеть этот сюжет, образы и персонажи! Но, быть может, в этом и есть смысл – взяться за то, о чем понятия не имеешь? Все – заново? Все – с чистого листа? Оттолкнувшись от одной-единственной, когда-то придуманной фразы? Быть может, сама судьба в лице мадам Ведерниковой подсунула ему двух сумасшедших дружков, чтобы он наконец-то… Сколько он не писал? Год? Два? Три?

Рунич тряхнул головой, отгоняя мысли, от которых становилось пусто внутри, и поднял на Пальмина сумрачные глаза.

– Попробую.

– Вот и отлично! – обрадовался Пальмин, обернувшись к Лозинскому. – Можешь ехать снимать свою пошлую рекламу. Начнем в сентябре.

– Это не реклама! – надулся Лозинский, и на лице его появилось обиженное детское выражение. – Это видовой фильм с целью пропаганды автомобильного дела.

– Ладно-ладно! Представляете, Рунич, наш друг решил пуститься в коммерцию и едет в Среднюю Азию снимать автопробег, который устраивает князь Канишев. Князь собирается строить в тех местах автомобильную фабрику, и наш друг совершенно извелся – а ну как пропустит эту упоительную прогулку, участие в которой оплачивается кругленькой суммой! Не грусти, Лекс, получишь все сполна! Впрочем, надо бы спрыснуть наш джентльменский договор. Может, посетим ресторацию? Тут, на берегу озера, есть недурная.

Рунич с трудом отвертелся от настойчивых приглашений бойкого Пальмина – спрыскивать ничего не хотелось, да и сидеть в ресторации с этими щенятами казалось излишним. Фамильярности ни к чему. И о чем, собственно, они стали бы говорить за бокалом игристого? Он уже утомился этим странным длинным несуразным днем и его громкогласными обитателями, так настойчиво вторгшимися в его жизнь, и хотел как можно скорее оказаться в тиши своей библиотеки. Отдохнуть. Думать о будущем сценарии пока боялся. Если ничего не выйдет, так, верно, не выйдет уже никогда. Шанс будет упущен.

Впрочем, вздор! Чего он боится? Чего разнюнился? Выйдет – не выйдет… Кто знает, что, как и когда проснется в нем после многолетней мучительной спячки?

Нет, он не будет ставить судьбе условий. Правильнее всего – отнестись к киношной истории с иронией, обратить работу в шутку, пересмеять самого себя.

Домой он вернулся на таксомоторе в ровном настроении и, посмеиваясь, приготовил к завтрашнему утру стопку чистой бумаги и новенькую самописку.

Автоколонна шла по раскаленной пустыне – пять машин, в последней из которых, шестиместном «Бьюике», ехали Лозинский и оператор Андрей Гесс. Кроме них и шофера, в машине никого не было: кинокамера и железные коробки с пленкой занимали слишком много места.

С места ночевки выехали затемно и уже несколько часов обливались потом под злым палящим солнцем. Воды было вдоволь – запаслись по-хозяйски, с избытком, но… Но Лекс Лозинский давно понял, что расчеты его на необременительную прогулку с пикником не оправдались. Месяц поджариваться на этой адской сковородке. Спать на земле. Жрать сухие галеты. Если удавалось завернуть по дороге в какой-нибудь чахлый кишлак, то – вот счастье! – обливались, как ненормальные, холодной водой из колодца или арыка, с жадностью поедали огромные куски жареной жирной баранины, от которой по ночам к горлу подкатывала тошнота и крутило живот.

Бежать было некуда. Да Лекс и не собирался – слишком щедрое вознаграждение посулил князь Канишев за этот крестный путь. Кроме того, путешествие оказалось пусть маловыносимым, однако неопасным. Разве что долбанет солнцем по темечку. А пробковые шлемы на что?

Лекс был трусоват. Опасности были ему ни к чему. Он и так удивлялся, что ввязался в эту авантюру. Авантюр в жизни Лекса до сей поры было раз-два и обчелся. Гимназистом старших классов целовался с соседской барышней ночью на кладбище. Потом очень гордился собой. На спор спрыгнул со стены полуразрушенной крепости на городском валу. Повредил ногу и зарекся совершать глупости.

Сын провинциального хирурга, всю жизнь проработавшего в госпитале, после окончания гимназии Лекс уехал в губернский город и поступил в медицинскую академию. Отучившись с год, вдруг обнаружил, что человеческое тело придется изучать не только по анатомическим атласам, и на первом же занятии в анатомичке с позором упал в обморок. Больше в академии его не видели.

Лекс двинулся в Москву, где проживал без малого пять лет, подвизаясь на киносъемочных площадках сначала осветителем, потом ассистентом режиссера, а с недавних пор и режиссером. На его счету было две комические, одна мелодрама и одна историческая. Не бог весть что, учитывая, что снимать звезд Лексу не давали – перебивался начинающими актерами.

История с сюрреалистической драмой, придуманной Пальминым, казалось Лексу, выведет его на широкую дорогу настоящего искусства, вскормленного настоящими деньгами. Слава и деньги – суть одно, справедливо полагал Лекс. А добившись славы, он покажет, на что способен сам.

Пока же приходилось зарабатывать каторжным трудом. Следы узорчатых шин на песке, солнечные зайчики отражаются в металлических деталях авто, блестящие капоты с разноцветными флажками – все это дивно, но устал он, однако, как собака. Грязный, пыльный, злой. Руки и ноги налиты свинцовой усталостью.

Внезапно хлынул проливной дождь, и выжженный песок мгновенно, как это бывает только в пустыне, превратился в трясину.

Машины забуксовали.

Шедший впереди «Форд» остановился. Оттуда выскочил человек, замахал платком. Знак: всем стоять.

Из машин вылезли люди, сбежались к «Форду». Принялись подкладывать под колеса доски, толкать. Шофер давил на газ. Матерился. Из-под колес летели комья грязи.

Лозинский с Гессом тоже вылезли из машины, потащили наружу тяжелую камеру. Приказ князя был: снимать все, что будет происходить в пути, особенно происшествия.

Камера не хотела стоять на размокшем песке. Заваливалась набок.

Лозинский с трудом выровнял ее, уцепился за треногу.