Анастасия Туманова - Наша встреча роковая

– Нет такого закона, чтобы трудовой элемент расстреливать!

– Да какой же ты трудовой элемент, когда воевал у Врангеля?!

– Не у Врангеля, а у вас! Тьфу мне, не в обиду будь сказано, на вашего Врангеля! Только и сумел, что людей вовремя за море вывезть, и на том спасибо… Нет, Зураб Георгич, вы уж меня простите, а я домой хочу. – Гулько потянулся, мечтательно улыбнулся. – Приеду в Галаховку… На робят своих погляжу, на Фроську… ежель она, конечно, меня ишо дожидает. С четырнадцатого году, как меня забрали, не видались, шутка ль! Вожжами ее взгрею…

– За что? – грустно спросил, глядя в сторону, полковник.

– За гулевание, понятно дело…

– Может быть, она вовсе не позволяла себе… Может, она тебя, дурака, ждала?

– Кто – Фроська?! – искренне удивился Гулько. – И господь с вами, ваше благородие! Да где ж это можно, чтоб баба без мужика шесть годов себя держала? Может, другая какая, у коей ни зада, ни титек, ухватиться нашему брату не за что… А моя Фроська – ух, огонь-баба! Она нипочем не смогет… Баба – она ведь тоже божья тварь, у ней существо требует, никуда не денешься…

Гордость в его голосе была такая, что Зураб невольно улыбнулся.

– Если ты это понимаешь, то за что же – вожжами?..

– А порядок-то быть должон? Без порядку что – одно столпотворение… Ох, скорей бы! Даже и красных дожидаться тут не буду, степью махну, вот только вас с супругой и сестрицей отправлю – и с богом!

– Делай, как знаешь, – отворачиваясь, мрачно сказал Зураб. – Только все же напрасно ты это… Помяни мое слово, тебе еще придется жалеть.

Гулько ничего не ответил. Докурив папиросу, он аккуратно ссыпал горячий пепел в карман шинели, обернулся… и вдруг, взглянув на полковника, молча поднес палец к губам. Удивленный Зураб скосил глаза и увидел, что сидящая рядом Дина спит, положив голову ему на плечо и крепко держась за его руку.

– Три ночи барышня на ногах, ваше благородие… – шепотом произнес Федор. – Вы уж пристройте ее половчее, а мы с вами выйдем, покурим по-людски… Здесь-то нельзя, фершал ругается, и так уж надымили…

Зураб кивнул и начал осторожно укладывать Дину на койку. С раненым плечом ему удавалось это плохо, но Дина не проснулась и только, когда Зураб попытался высвободить свою ладонь, во сне, не открывая глаз, сильнее сжала ее. Он вздохнул, передал зажженную папиросу Гулько и медленно опустился обратно на койку рядом со спящей женщиной.

В крошечной комнатенке с ободранными стенами горела керосиновая лампа. Рыжий круг света падал на брошенные в обшарпанное кресло платья, скомканные чулки, свисающую со стола шаль в красных и черных розах, дверцу распахнутого шифоньера и сидящую на полу среди всего этого бардака княжну Мери. Она сидела так уже полчаса, несмотря на то что смертельно хотелось спать, а вещи до сих пор не были собраны. Изредка девушка машинально протягивала руку, чтобы погасить лампу и зажечь свечу, экономя таким образом керосин, но тут же вспоминала, что беречь его теперь не надо, что сегодня их последняя ночь в России и что завтра они покинут эту землю навсегда. По лицу Мери, медленные, горячие, текли слезы, и ей уже надоело их вытирать.

В дверь тихо, но твердо постучали, и княжна вздрогнула. «Ну вот, из госпиталя! Опять прибыли раненые, нужно бежать, а я ничего не успела собрать! Бедная Дина разрывается там без меня…» Она торопливо вскочила и кинулась к двери.

– Это я, девочка, не пугайся, открывай, – послышался знакомый спокойный голос.

Радостно ахнув, Мери распахнула дверь, и в комнату не спеша вошла старая Настя.

– Собираешься? Ну, дело, дело… – Черные большие глаза старой цыганки пристально вгляделись в лицо Мери. – А ты, кажись, ревешь? Что это ты, дочка, вздумала? От счастья, что ли, не успокоишься никак?

– Да… счастье… – чуть слышно произнесла Мери. – Тетя Настя, ну что там наши? Ничего не говорят про Дину?

– Да только про нее и говорят, – усмехнулась старуха. – Теперь еще год будут языки чесать, сороки, да и бог с ними, другой забавы-то нет. А Динке нашей пошли господь счастья с твоим братом… видно, что человек хороший. И тебе теперь легче будет.

– Не… бу…дет… – вдруг хриплым голосом выговорила Мери.

Настя быстро взглянула на нее, села на пол, потянула за руку – и через мгновение княжна уже горько, отчаянно плакала, уткнувшись в колени старой цыганки.

– Тетя Настя, тетя Настя, тетя Настя-а-а… Я не могу, не хочу… Я все понимаю – Зурико, он жив, это такая радость, я чуть не умерла от счастья, когда увидела… Кроме него, у меня никого нет… Он и Дина… Мы вместе должны быть, мы… Ведь в Турции может оказаться еще хуже, мы там никому не нужны… Надо вместе держаться, но… но… Я не могу-у-у-у, господи, за что же мне это, я не могу…

– Ну, видишь, доченька, сама все понимаешь. – Старая Настя спокойно, неспешно гладила ее рассыпавшиеся из прически волосы. – Это ведь верно все, девочка, – то, что ты говоришь. Брат, родная кровь. Да еще, почитай, с того света к вам с Динкой возвернулся. Раз в жизни у людей этакое чудо случается, а у некоторых и вовсе не бывает.

– Я знаю, знаю… Но…

– Я тоже знаю. Думаешь, не пойму, с чего ты воешь? Все понимаю… У меня, думаешь, сердце не рвется, оттого что ты уходишь? Ты же нам родная, ты – наша… Я, грешным делом, уж надеялась, что всю жизнь с нами проживешь, тебе ведь вроде и нравилось. За такую невестку каждый день свечи в церкви ставить можно. А не за невестку – так за дочку.

– Тетя Настя, ты так говоришь… Ты, может, слыхала что-то? – Мери вдруг подняла голову, уставившись в лицо старухи мокрыми отчаянными глазами. – Слыхала что-то о нем?.. О Сеньке?

– Истинный крест – ничего не знаю, – вздохнув, перекрестилась Настя. – Как и ты, каждый день жду. Но, Меришка… Ты ведь лучше меня видишь, что кругом творится. Пропадают люди на войне. Один раз моего Сеньку господь спас, так он, дурак, во второй раз зачем-то сунулся. И, может статься, теперь бог другого кого спасет. А его…

Она не договорила. Мери с новой силой, беззвучно и горько залилась слезами.

– Так чего ж тебе ждать, родненькая моя? Тебя, конечно, любой цыган с радостью возьмет, но ведь тебе другой-то не нужен, так ведь?.. Тебе со своей семьей быть надо. Ты ведь цыганка, а? – вдруг усмехнулась старая Настя, насильно поднимая голову Мери за подбородок и заглядывая в ее глаза. – А цыганка от своей крови, от брата своего никуда не пойдет!

– Не могу я… Видит бог, не могу, не могу…

– Сможешь. Это сейчас тебе тяжело. А время пройдет – утешишься и поймешь, что так лучше было. И бог знает, как жизнь повернется, – может, увидимся еще. – Настя незаметно вытерла ладонью лицо, шумно вздохнула. – Хватит воду лить, дочка, не гневи бога. Скоро светать начнет, а у тебя конь не валялся. Вставай. Помогу тебе шмотья собрать.