Анастасия Дробина - Барыня уходит в табор

Илья молчал. Митро хмурился, тер кулаком лоб.

– Мы-то ведь знали, что Баташев возвращается, – наконец сказал он. – Еще днем по Сухаревке слух прошел, вот он, – Митро кивнул на Кузьму, – принес. Баташев с мужиками с утра через Крестовскую приехали и в трактире остановились, да так, что до самой ночи. Кузьма с Сушки прибежал и раскричался, что Баташев приехал и надо готовиться всем хором к нему в Старомонетный ехать, величать! Мы обрадовались было, а Варька твоя вдруг вся побелела да как зайдется… Вот тебе крест, морэ, – в жизни не думал, что твоя сестрица так вопить может!

– Может, когда хочет… – Илья покосился на Варьку, вошедшую и тенью замершую у порога. По измученному, с черными тенями у глаз лицу сестры было видно, что она так и не выспалась.

– Мы сразу тебя искать кинулись, – продолжал Митро. – И по Тишинке бегали, и по Сушке, и Конную площадь сверху донизу облазили, и по кабакам… Нету цыгана, и все тут! А время-то к ночи. Тогда прихватили мы Конаковых, Деруновых, Дмитриевых Гришку да Семена – и всем обществом на Полянку. Только опоздали малость – тебя там уже метелили. Уж не знали, что и делать, мужиков-то тоже немало было. Слава богу, Кузьма не растерялся. Дрын от ворот схватил, заорал дурниной – и в ворота! Ну, и мы следом. А там тебя как раз колом по башке огрели. Еле успели тебя подхватить и сбежать. Кузьму чуть было не скрутили. Да он, бес мелкий, извернулся, цапнул там кого-то и выдрался. Никого наших не поймали. Но ты как мертвый был, и мы тебя побоялись домой нести, отволокли в Рогожскую, к Деруновым. И что у тебя за страсть такая – в газеты попадать? Полгода всего в хоре – а уж второй раз…

– Спасибо. Долг за мной.

– На том свете угольками… – ухмыльнулся Митро. И тут же снова нахмурился: – Не мое, конечно, дело, морэ… Но почему у вас узлы в горнице стоят? Съезжать, что ли, собрались?

Илья покраснел. Искоса взглянул на Варьку. Та в ответ беспомощно пожала плечами. Митро с подозрением наблюдал за братом и сестрой.

– Съезжать собрались, я спрашиваю?

– Да вот… – Илья опустил голову. – Ты извини, так уж вышло… В табор уезжаем.

– А мне сказать – язык отсох? – зло спросил Митро. – Чего боялся? Повисну я, что ли, на тебе? То я не знаю, что у вас, таборных, весной мозги переворачиваются. Да проваливай куда хочешь, черт с тобой! Сколько волка ни корми…

Илья молчал. В наступившей тишине отчетливо слышалось тиканье старых часов. Из-за стены доносилось пение Фески: «Ты не спрашивай, не выпытывай…» С улицы раздался хриплый крик разносчика: «Моро-о-ожено щикалатно-сливошно… Морожен-но!..» По полу полз солнечный луч, в котором кружилась пыль. «Мороженого бы сейчас…» – подумал Илья. Но вслух высказать эту мысль не решился и, глядя на пляску пылинок, спросил:

– А что у Баташева слышно? Никого из нас не признали?

– У Баташева-то? – Митро странно улыбнулся, помолчал. – Не до нас ему сейчас.

– Почему? – охрипшим голосом спросил Илья.

– Он ведь жену убил, морэ. Как раз в ту ночь, когда приехал, и…

– Как убил? – Илья, забыв о боли, рывком сел на постели. – Лизу? Он Лизу убил? Из-за меня, что ли? Арапо, бога ради…

Митро молча, изумленно смотрел на него. Опомнившись, Илья увидел, что и у Кузьмы широко открываются глаза и рот. Варька, прижав пальцы к губам, тихо ахнула.

– Лизу? – медленно переспросил Митро. – Ну да. Лизавету Матвевну. А ты-то тут при чем, дорогой мой? Постой… – он вдруг нахмурился. – Ты… к кому по ночам бегал? К горничной или…

– Как он ее убил? – перебил Илья. – За что? Про меня болтнул кто-то? Катька проговорилась? Чего молчишь, говори!

– Не ори… Я почем знаю? Я свечи не держал… – Митро не сводил с него ошарашенного взгляда. – Но, по-моему, ты ни при чем тут. Говорят, что она умом помешалась и на мужа с вилкой кинулась. И свидетели есть, подтвердили. Баташев вроде бил ее сперва, а потом тяжелым чем-то по голове… Его уж в участок забрали. А барыню жалко, молодая была. Красивая.

Илья тяжело дышал, не поднимал головы. Кузьма из-за плеча Митро испуганно смотрел на него.

– Пойдем, Трофимыч, – шепнул он Митро.

Тот, помедлив, кивнул. Цыгане молча поднялись, вышли. Наступила тишина.

Илья боялся взглянуть на сестру, сидящую у стены. Рассматривая пыльные половицы у себя под ногами, он слышал, как Варька старается подавить рыдания. Наконец ей это удалось.

– Как будем теперь, Илья?

– Уеду, – не поворачиваясь, сказал он. – Завтра же. За Рогожской чей-то табор стоит. Если еще не снялись – уеду с ними. Ты, если хочешь, оставайся.

– Молчи уж… Совсем совесть потерял! – Варька села рядом с ним, прислонилась к стене.

Илья видел, как дрожит ее худая, некрасивая, с выступающими костяшками рука. Но заговорить с сестрой он больше не смог. Перед глазами стояло белое, залитое слезами лицо и растрепанные косы цвета ржи.

– Ну что? – спросила Настя. Она сидела с ногами на постели; несмотря на духоту майского полудня, куталась в шерстяную шаль. Ее нерасчесанные косы лохматыми веревками лежали на груди, запавшие глаза казались совсем больными.

Стешка сердито взглянула на нее, захлопнула ногой дверь.

– Ничего! Не появлялись. Ни он, ни Варька. Макарьевна сама ничего не знает, сидит ревет на кухне. И знаешь что – не пойду я больше туда. Что за выкрутас такой – по семь раз на день бегать, про Смоляко спрашивать? Еще подумают, что влюбилась я в него. И тебе, дорогая, о другом думать надо. Вот к вечеру платье свадебное принесут, посмотрим – с подставкой корсаж или на костях. Я так думаю, что…

– А Митро? Кузьма? – перебила ее Настя. – Не говорили ничего? Наверняка ведь знают. Ведь три дня уже, дэвлалэ… Где его носит?

– Водку пьет где-нибудь! – отрезала Стешка. – Что ему еще теперь делать? Головы-то нету!

– А Варька тоже водку пьет? – с досадой спросила Настя. – Она где?

– Не знаю, говорю же тебе. Не знаю! Может, в табор давно съехали!

– Но как же… Не сказали ничего, не простились…

Лицо Насти вдруг сморщилось. Она тихо заплакала, уткнувшись лицом в колени. Стешка, схватившись за голову, забегала по комнате:

– Да за что же, господи, наказанье это! Чего ты ревешь-то? Через два дня замуж идти, а она…

– Не пойду я никуда! Ни за кого! – рыдания стали еще отчаяннее. – Нужен он мне, этот котляр! Что я с ним делать буду?

– Так ведь сама ж хотела, дура!

– Хотела. А теперь не хочу. Сгори они все, никого не хочу! Где Илья?

– Да где же я его тебе возьму! – завопила Стешка. – Ума лишилась, мать моя? Вон воды выпей, облейся, а то сейчас на твои вопли весь дом сбежится. Хочешь, чтоб Яков Васильич тебя, как колбасу пошехонскую, связал и в таком виде под венец доставил? Что ему будет, Илье твоему? С бабой своей наверняка милуется. Говорила я тебе, что он к баташевской горничной бегает? Ни стыда ни совести у цыгана, а ты по нему панихиду служишь. Да стоит ли он, кобель!