Джудит Росснер - Эммелина

Он отвернулся и сделал несколько шагов в сторону пруда, а она отошла к слюдяному камню и села на него, ожидая, когда он снова заговорит.

– Ваша сестра предполагает, – медленно начал он, – что, когда Мэтью Гарни появился в этих местах, вы уже знали, что он ваш сын, и действовали в сговоре с ним…

– Вы можете даже не говорить, кому из моих сестер пришла в голову такая мысль, – с нескрываемой горечью перебила его Эммелина. – Только одна из них могла до такого додуматься.

И все-таки ей же приснился малыш с лицом Мэтью! Вспомнив об этом, она опустила глаза.

– Хотите ли вы спасти свою душу? – спросил он после долгого молчания.

– Да, – сказала она. – Еще бы. Но я не верю, что спасу душу тем, что уйду из Файетта.

– Ибо слово Господне он презрел и заповедь Его нарушил: истребится душа та; грех на ней, – процитировал пастор из Книги Чисел.

– Но разве, если я останусь здесь, это не сбудется?

– Сбудется, – сказал он. – Прихожане уже исключили вас из общины.

– Значит, оставшись здесь, я понесу заслуженное наказание.

– Да, но…

– Но такой выход из положения не нравится моей семье. Они надеются, что если я уеду, то можно будет просто забыть обо всем или же притвориться, что меня нет на свете, что я действительно утопилась в пруду. А разве думать так не грех? Во всякому случае, это ложь.

– Вы причинили им много страданий.

– А я потеряла все, что мне дорого в жизни.

– Вы можете начать жить заново. В Священном Писании не сказано, что вы должны страдать вечно. Напротив: «Щедр и милостив Господь, долготерпелив и многомилостив».

Она страдальчески улыбнулась.

– Но: «Как нам петь песнь Господу на земле чужой?»

– Вы очень умны, сестра Мошер. Но не следует употреблять слово Божие для оправдания решений, принятых вами в своих целях.

Она почувствовала себя устыженной. Помолчала. Потом проговорила:

– Если я уйду жить в другое место, то должна буду вечно врать. Если я расскажу о себе правду, от меня отшатнутся повсюду.

Он подошел к ней, сел рядом на камень, стал вместе с ней смотреть на пруд. Солнечные лучи сверкали на воде. И то, что сейчас открывалось глазам, было таким прекрасным и таким близким сердцу, что в этот момент Эммелине казалось: что бы с ней ни случилось, если она останется здесь, это будет не наказание.

– Давайте помолимся, – со слезами на глазах сказал пастор.

И они вместе опустились на колени.

Помилуй меня, Боже, по великой милости Твоей, и по множеству щедрот Твоих изгладь беззакония мои.

Многократно омой меня от беззакония моего и от греха моего очисти меня.

Ибо беззакония мои я сознаю, и грех мой всегда предо мною.

Тебе, Тебе единому согрешил я, и лукавое пред очами Твоими сделал, так что Ты праведен в приговоре Твоем и чист в суде Твоем.

Вот, я в беззаконии зачат, и во грехе родила меня мать оя…

Душа моя истаивает от скорби; укрепи меня по слову Твоему.

Удали от меня путь лжи и закон Твой даруй мне… Да будет рука твоя в помощь мне, ибо я повеления Твои избрал.

Да живет душа моя и славит Тебя, и суды Твои да помогут мне.

Я заблудился, как овца потерянная: взыщи раба Твоего, ибо я заповедей Твоих не забыл…

Когда преподобный Эйвери кончил читать молитвы, она была вся в слезах. Он поднялся с колен.

– Да будет мир с нами, сестра Мошер.

Она по-прежнему не поднималась с колен и по-прежнему плакала.

Она уже не плакала, но все еще сидела возле слюдяного камня, когда Гарриет, выяснив у преподобного Эйвери, чем закончился их разговор, явилась к ней, вся пылая от ярости.

При виде сестры покой, снизошедший на Эммелину, сразу же улетучился. Она попыталась мысленно повторить слова недавно прочитанной пастором молитвы, но в душе была пустота. Хотела встать – не смогла: по ногам прошла судорога, и она испугалась, что упадет. Видеть, как Гарриет тужится изо всех сил, стараясь ввести себя в состояние священного гнева, ей приходилось и раньше. Но раньше эти попытки всегда были какими-то по-детски жалкими.

– Я не хотела сюда приходить, – с бешенством выдохнула сестра, сверкая глазами.

Эммелина кивнула.

– Но все другие не решаются. Они боятся тебя. – Гарриет вся дрожала. Видно было, что и она тоже боится. – Ты ведьма. Ты хуже ведьмы. Ты мне жизнь искалечила. Да и не только мне – всем.

Ну конечно. Она припомнила перечень обвинений, который вменяла ей Гарриет даже и до последних событий… Одним только своим существованием, тем, что родилась первой, тем, что была ближе к матери, она всегда все портила следовавшей за ней по старшинству сестре. А теперь та, вечно стремившаяся чем-нибудь да гордиться перед соседями, не смела даже и показаться им на глаза.

– Мне очень жаль, Гарриет.

– Жаль? – Слово как будто швырнули обратно. – Ах, вот как? Но нет, тебе даже не жаль. Ты врешь. Ты всю жизнь только и делаешь, что врешь. И пастору ты умудрилась наврать с три короба, но я-то знаю тебя получше, чем он! Всем было понятно, всем было видно, что Мэтью Гарни не стоит доброго слова, что он ничтожный…

– Ты говоришь о моем сыне, – прервала ее Эммелина. – О сыне, которого я люблю.

Гарриет осеклась и так и осталась с открытым ртом.

А Эммелина отошла от нее и прислонилась к слюдяному камню. Солнце, стоявшее у нее за спиной, слепило Гарриет, заставляя все больше морщить и так уже искаженное яростью лицо.

– А я-то думала, что тебе нечем уже удивить меня, – прошипела она наконец.

– Если вы все от меня отвернулись, зачем ты пришла? – спросила ее Эммелина.

– Мы готовы сложиться и дать тебе денег, только бы ты уехала. – Гарриет говорила с трудом, словно что-то стискивало ей горло.

– Дать денег?

– Мы соберем, сколько сможем. А позже вышлем еще. Наверное, это то, чего ты добиваешься, если только не задумала просто свести нас с ума.

– Нет.

– Что нет?

– Нет, я не хочу причинять вам страдания, но я не хочу и денег.

– Чего же тогда ты хочешь?! – Это был не вопрос, а отчаянный крик, раскатившийся далеко над гладью пруда и вновь вернувшийся – отраженный душным июньским воздухом. – Чего тебе надо?

Эммелина задумалась. Хотелось ответить точно, предельно правдиво.

– Ничего, – сказала она наконец. – Все, чего я хотела, потеряно мной навсегда.

– Так почему же тогда ты не хочешь уехать?

– Не могу.

– Нет!!! Ты можешь!!! – Гарриет завопила так громко, что несколько ласточек, вспорхнув с ветки стоявшего в отдалении дерева, испуганно заметались. – Ты можешь! И все, что для этого нужно, – сложить пожитки и убраться прочь!

Да, кажется, так. Но ведь чтоб утонуть, достаточно выплыть одетой на середину пруда и дать воде сомкнуться над головой. И все-таки у нее это не получилось.