Мэй Макголдрик - С тобой мои мечты

Леди Эйтон нежно прижала к груди сверток с младенцем. Ей так много нужно было рассказать мужу! Ведь кроме девочки, которая сладко спала в ее объятиях, было еще и другое дитя, то, что медленно росло внутри ее. Миллисент едва могла дождаться ночи, когда разойдутся все гости.

— Судя по числу экипажей, лошадей и грумов во дворе и возле конюшен, похоже, уже почти все прибыли, — заметил Хауитт, вглядываясь в сгущающийся сумрак сквозь окошко кареты.

Траскотт озабоченно нахмурился.

— Мы можем подогнать карету к боковому входу, если хотите. Тогда никто не узнает, что вы вернулись. У вас будет время переодеться к ужину.

— Нет, — спокойно ответила Миллисент. — Мы войдем через главный вход. — Она ожидала, что Траскотт станет возражать, но тот мгновенно передал ее распоряжение слугам. — Я знаю, все так надеялись, что на этот раз удастся обойтись без скандала, — добавила она, обращаясь к Хауитту.

Уолтер Траскотт наклонился к леди Эйтон и похлопал ее по руке.

— Я бы не стал об этом беспокоиться, миледи. Поступайте как считаете нужным. И пусть эти люди увидят, что делает их неуемная жадность с простым народом.

Карета остановилась напротив величественного парадного входа в Баронсфорд. Траскотт выпрыгнул из экипажа и помог выйти Миллисент. Она невольно окинула взглядом свою забрызганную грязью накидку и перепачканные глиной башмаки. А в то время запоздалые гости снимали с себя нарядные плащи и модные шляпки.

— Я сама найду дорогу, — сказала она Траскотту.

Миллисент вошла в замок. Удивленные лакеи почтительно склонились перед ней, но никто не произнес ни слова. Не прозвучало даже обычных в подобных случаях приветствий. В холле внезапно наступила абсолютная тишина. Затем послышался сдержанный шепот, словно огромная волна пробежала по замку. Потом все звуки внезапно замерли, будто настало затишье перед бурей. Даже музыканты в бальном зале перестали играть.

Миллисент остановилась и посмотрела на стену, где прежде висел портрет Эммы. Затем она резко повернулась и сквозь расступившуюся толпу гостей направилась в гостиную, ища глазами своего мужа. Сначала она услышала его голос, а потом в глубине огромного зала увидела и самого Лайона.

— Я была на берегу реки, в лагере беженцев. В деревню прибыло еще около пятидесяти семей. Все свое жалкое имущество они везут в маленьких тележках или тащат на спине. Многие из них больны и еле держатся на ногах от слабости. Их мучает голод, но духом они по-прежнему сильны. У этих людей нет ничего, кроме гордости. — Голос Миллисент дрожал, но она продолжала говорить, будто, кроме Лайона, в зале никого не было. Она обращалась только к мужу. — Я задержалась. Сегодня мы потеряли молодую женщину. — Миллисент подавленно покачала головой. — Она была почти ребенком. Рядом с ней не было никого из близких, никого, кто любил бы ее и хотел помочь. Бездомная и никому не нужная, она умерла в грязной канаве на берегу реки, давая жизнь этой прекрасной девочке. — Миллисент бережно развернула плащ, открывая крохотный сверток с ребенком. — Вот почему я опоздала. Надеюсь, ты понимаешь. — Леди Эйтон снова прикрыла младенца полой плаща. Не оглядываясь, она пересекла холл и направилась к лестнице.

За спиной она слышала возбужденные голоса гостей. Стоило ей уйти, как все тут же принялись громко обсуждать увиденное. Леди Эйтон вошла к себе в спальню, сотрясаясь от рыданий.

— Я позабочусь об этом ангелочке, миледи. Вы должны переодеться.

Экономка с нежностью взяла в руки младенца. От ласковых слов и участливого выражения лица Миллисент разрыдалась еще сильнее.

Заботливые руки служанок стянули с леди Эйтон мокрую одежду, переодели, потом начали причесывать. Она лишь покорно повиновалась, думая о том, как удалось Лайону сгладить неловкость, вызванную эксцентричным поступком его новой жены. Интересно, как он объяснил ее поведение?

«Надеюсь, ты понимаешь». Миллисент вновь охватила дрожь. Расшитое серебром платье мерцало и переливалось в пламени свечей. Леди Эйтон задумчиво сидела перед зеркалом, пока служанка проворно укладывала ее волосы в изящную прическу.

— У нас на кухне есть кормящая мать, ее малышу два месяца, так что у девочки будет вдоволь молока, — успокоила Миллисент миссис Макалистер. — По-моему, эта кроха вот-вот проснется. Она хочет кушать, так-то вот.

Миллисент с благодарностью кивнула экономке, и та выскользнула из комнаты. Когда все шнурки, тесемки и ленты были затянуты, крючки застегнуты, волосы причесаны, служанки отступили от Миллисент, придирчиво оглядывая результаты своих трудов. Леди Эйтон взглянула в зеркало: можно было бы остаться довольной, но при мысли о том, что сейчас надо будет выйти к гостям, ее охватил ужас.

Раздался стук. Одна из служанок открыла дверь, и наступила напряженная тишина. Миллисент обернулась посмотреть, кто пришел, и окаменела. В дверях стоял Лайон. Леди Эйтон почувствовала, что задыхается, на глазах у нее показались слезы. Она протянула вперед руку, цепляясь за воздух, как будто комната вокруг нее внезапно начала вращаться. Служанки едва успели подхватить ее под руки. Когда леди Эйтон пришла в себя, она уже лежала на кушетке, а рядом с ней сидел Лайон, яростно рыча на служанок.

— Мне уже хорошо. — Миллисент взяла мужа за руку и, несмотря на его возражения, встала с кушетки. — Ты можешь стоять… Ты…

— Хотел сделать тебе сюрприз. Я вовсе не собирался тебя пугать, любовь моя. — Лайон крепко обнял жену.

— Как это произошло? Когда? — По щекам Миллисент катились слезы. — Должно быть, это сон.

— Это не сон. Позже я все тебе расскажу.

Леди Эйтон вспомнила о гостях. Она знала, как важен был этот прием, но не могла думать ни о чем, кроме удивительной новости. Лайон снова может ходить! Она крепко обхватила мужа, внезапно испугавшись, что он упадет. Но если кто-то из них двоих и нуждался сейчас в поддержке, так это она сама.

Миллисент сделала глубокий вдох и на мгновение задержала дыхание.

— Нам надо спуститься к гостям.

— Ты уверена, что тебе уже лучше?

— Да. Все хорошо.

Миллисент вытерла слезы и взяла мужа под руку. Теперь она была готова.

Еще две недели назад такая ночь была бы для Миллисент всего лишь призрачной мечтой. Но сегодня страхи и неуверенность в себе, преследовавшие ее всю жизнь, развеялись как дым. В бальном зале Баронсфорда леди Эйтон гордо стояла рядом с мужем, с легкостью поддерживая беседу обо всем на свете: от вопросов политики до условий жизни беженцев и тех мер, которые следует принять, чтобы помочь несчастным.

Временами Миллисент поражалась самой себе. Неужели это она может говорить так страстно и горячо? Все взгляды устремились на нее, но леди Эйтон это совершенно не смущало. Более того, ей было абсолютно безразлично, выражают ли пристальные взгляды гостей одобрение или осуждение. Она была счастлива оттого, что рядом с ней стоит ее муж, который откровенно гордился своей женой, а остальное для Миллисент не имело значения. Впервые в жизни она была довольна собой.