Барбара Картленд - Прекрасная монашка

— Потому, что я люблю Аме.

Его глаза, страстные и требовательные, встретились с темными спокойными глазами матери-настоятельницы, и внезапно выражение упрямства исчезло с его лица, а в глазах остались только страх и покорность.

— Я люблю ее, — повторил его светлость, — и думаю, что она тоже любит меня. Да, я недостоин и не заслуживаю ее любви. Но именно поэтому я буду делать все, что в моей власти, чтобы сделать Аме счастливой, и, поступая таким образом, я считаю совершенно искренне, что смогу искупить прошлое.

В тот момент, когда он говорил это, герцог Мелинкортский понял, что это было испытанием, сердце замерло, на какое-то мгновение у него мелькнула мысль, что он не выдержал его. Но потом Себастьяну показалось, что на губах матери-настоятельницы промелькнула чуть заметная улыбка. Наклонившись к ней, сложив руки вместе словно в молитве, так, что суставы пальцев побелели от напряжения, его светлость проговорил:

— Помогите мне, матушка. Я прошу вас, помогите мне; я отчаянно нуждаюсь в вашей помощи.

Никогда прежде его светлость герцог Мелинкортский не позволял себе у кого-либо просить помощи, ни перед кем не принимал он такого смиренного вида, но сейчас его голос звучал с полной искренностью.

— Аме права, — тихо проговорила мать-настоятельница. — И я помогу вам, герцог, потому что считаю, что в своей любви к Аме и ее любви к вам вы обретете бога в душе своей и раскаетесь во всех ошибках и грехах прошлого.

— Клянусь вам, что обязательно попытаюсь.

— Никто из нас не может сделать большего; не сомневайтесь, эта попытка вам зачтется!

Мать-настоятельница коснулась креста на груди.

— Когда вы вошли в эту комнату, у меня было два плана, — проговорила она, — Первый заключался в том, чтобы поступить в соответствии с желанием самой Аме и позволить ей принять постриг сегодня вечером.

— Сегодня вечером!

Слова, казалось, еле вырывались из уст герцога, он очень побледнел.

— Все уже подготовлено к обряду. Но теперь я хочу рассказать вам о другом плане.

Она умолкла.

Что же это за план? — поторопил ее герцог.

— В церкви при монастыре сейчас лежит тело одной из наших сестер, которая скончалась два дня назад, — наконец продолжила мать-настоятельница. — Она была очень стара, неизвестного происхождения и, насколько мне известно, не имела живых родственников. Ее должны будут похоронить завтра, но я еще не послала уведомления властям о ее смерти.

Лицо герцога внезапно засияло и стало таким юным, словно кто-то снял с него бремя прожитых лет.

— Вы хотите сказать?.. — неуверенно начал он.

— В моих записях будет показано, что некая молодая послушница по имени Аме, которая в младенческом возрасте была оставлена кем-то на ступенях монастыря де ла Круа, скончалась, заболев воспалением легких, — твердо проговорила настоятельница. — Вполне возможно, я делаю большую ошибку, обманывая таким образом его преосвященство кардинала, но считаю, что еще большей ошибкой будет, если девочка, чье сердце отдано любимому человеку, примет постриг, даже если она сама в данный момент желает и стремится сделать это, отринув свою любовь, дабы избежать мирового скандала.

— Как мне отблагодарить вас? — спросил герцог, и тихий голос его дрожал.

— Оберегайте Аме от зла и морального падения, которые, боюсь, в скором времени погубят Францию, — ответила ему мать-настоятельница. — А теперь, сын мой, вам надлежит действовать как можно быстрее — каждый миг, проведенный Аме в монастыре, грозит ей опасностью.

Бежать отсюда, и побыстрее!

Мать-настоятельница вышла из комнаты, а герцог остался стоять, и такого выражения лица у его светлости никогда прежде никто не видел. Через некоторое время мать-настоятельница вернулась вместе с Аме. Девушка была одета в свой темный плащ, но голова ее была не покрыта, и когда она вошла, сноп золотистых солнечных лучей озарил выбеленные стены.

— Аме! — единственное слово слетело с губ герцога, которые, казалось, отказывались повиноваться ему.

— Монсеньор! — крик радости был подобен стремительному полету птицы в небе.

Они стояли, глядя друг на друга, и когда мать-настоятельница смотрела на них, ей казалось, что сейчас их сердца разговаривают, а одна душа обретает другую, составляя одно целое.

— Вам надо идти!

Голос матери-настоятельницы, казалось, вторгся в нечто прекрасное, одухотворенное, герцог и девушка обернулись к ней, спустившись с небес, в которых витали, пока были вместе.

— Да, сейчас же! — воскликнул герцог. — Мы немедленно отправляемся на побережье.

Он направился к двери, но Аме остановилась перед матерью-настоятельницей.

— Пожалуйста, матушка, благословите нас, — попросила она.

Говоря это, девушка взяла герцога за руку, и тот почувствовал ее пальцы в своей ладони. Он был уверен, что Аме дрожала не от страха, а от счастья.

А потом, понимая, о чем ей хотелось бы попросить его, гордый герцог Мелинкортский преклонил колени и впервые с тех пор, как был ребенком, обратился с молитвой к господу, чтобы он благословил их любовь, которая будет на всю жизнь его путеводной звездой.