Ханна Хауэлл - Украденный экстаз

Он погладил ее по щеке.

– Ты выглядишь такой испуганной, растерянной.

– Я действительно считала, что ты не услышишь.

– Зачем тогда говорила?

– Это покажется тебе глупым. – Она поморщилась. – Нет, это и правда глупо. Но я вроде бы репетировала. Думала, что если повторю это несколько раз, когда ты не слышишь, то однажды наберусь смелости, загляну тебе в глаза и скажу все так, чтобы ты расслышал каждое слово.

Обхватив ее лицо ладонями, он потребовал:

– Так посмотри мне в глаза и скажи. Она уставилась на него.

– Я еще не натренировалась до такой степени. Она услышала, как он рассмеялся, и вся сжалась.

– Пожалуйста, Хантер. Не смейся надо мной. Я этого не вынесу.

– Лина, счастье мое. Красавица моя ненаглядная. Мне ли смеяться над тобой? Я смеюсь над нашей проклятой трусостью.

– Нашей трусостью? О чем ты говоришь? Ты не трус, Хантер.

Она свела брови на переносице, не понимая, что он имеет в виду.

– Да нет, Лина, трус! Еще какой! Я не осмеливался прошептать тебе эти же слова, когда абсолютно был уверен, что ты не слышишь.

Он едва не расхохотался, видя, как округлились у нее глаза.

– Пожалуй, только ты можешь вдохнуть в меня храбрость. Ради тебя я готов даже на подвиг, любовь моя.

– Я... могу? – Она вздрогнула, потому что сердце у нее вдруг заколотилось так, что готово было вырваться из груди.

Ободрив ее нежным поцелуем, он произнес хриплым от волнения голосом:

– Посмотри мне в глаза и скажи...

Она сглотнула, набрала полную грудь воздуха и произнесла:

– Я люблю тебя.

Хантер стиснул ее так, что у него захватило дух. Какое, оказывается, богатство могут подарить три таких простых слова! И хотя он пока не знал, что принесет ему в будущем это чувство, он не сомневался, что теперь им обоим станет намного легче. Всегда легче раскрывать сердце любимому.

– Когда ты это поняла?

То, что он не последовал немедленно ее примеру, уменьшило ее внутреннее ликование. Она решила, что, наверное, все же не совсем правильно поняла его фразу насчет трусости. Но все же он небезразличен к ней, если ее признание доставило ему такую явную радость. Впервые в жизни она ощутила надежду – так остро желаемое ею, то, к чему она стремится всем сердцем, не далеко за горами, а совсем рядом.

– Э-э... Представь, когда мы впервые занимались любовью.

– Мог бы и сам догадаться, дурак безмозглый. Вел себя как толстокожий бегемот.

– Нет, это неправда.

– Милая леди, если уж я решил заняться самобичеванием, то у вас должно хватить терпения не перечить мне.

– Прошу прощения. Можешь продолжать.

Ей пришлось закусить губу, чтобы не улыбнуться. Но и он не сдержался. Они дружно прыснули.

– Да не будь я таким толстокожим, ты, возможно, и не пала бы жертвой интриг моей матери. А я ведь ни разу не сказал тебе, как хочу, чтобы ты навсегда осталась со мной. Сказал лишь, что хочу жениться. Не очень-то много для уверенности в себе и в прочности наших чувств.

– И все же твои слова были очень убедительными, Хантер. Я им верила. Только письмо, написанное твоей рукой и обращенное к Патриции, выбило меня из колеи. Ты писал, что сразу же женишься на ней, как только...

– Я помню, что я писал. Не знаю только, за каким дьяволом женщины хранят подобную чушь.

– Женщины обожают любовные письма.

– Это любовное послание шестилетней давности. Все кончилось сразу же, как только Патриция выскочила замуж за Спотфорда. И если припомнить, что я тогда чувствовал к ней, то это не более чем увлечение красивой мордашкой. А потом ее замужество стало счастливым избавлением для меня. Мне было тогда всего двадцать два года.

– Ребенок.

Лине хотелось стиснуть Хантера в объятиях – нет, он никогда не любил Патрицию Спотфорд. Пусть он слегка покривил душой насчет того, как воспринял ее замужество, плевать. Сейчас от его увлечения не осталось и следа.

– Только, Хантер, не вини себя за то, что я поверила твоей матери. Дело во мне. Я была тогда очень слабой духом и уязвимой. Я полагала, что отец бросил меня так же, как позже вышвырнула из своей жизни и мама Черити. Внутренне я, наверное, была готова и к тому, что ты тоже откажешься от меня. Я очень боялась, что так оно и случится, много думала об этом, поэтому не удивилась письму. Оно просто подтвердило мои внутренние страхи.

Он обнял ее и молча прижал к себе. Ее страхи он понимал. Он испытывал нечто подобное. И даже подозревал, что часть этих страхов не исчезнет у нее полностью, лишь затаится в уголке ее мозга, несмотря на то что она обрела отца и будто бы поняла, почему он поступил именно так. И мысленно поклялся, что он-то никогда не даст пищи для подобных переживаний.

– Да, я понимаю тебя. Но и у меня были свои трудности, сомнения. – Горькая усмешка скривила его губы. – Но в то время я приложил немало сил, чтобы не заклиниваться на них.

– Что ты имеешь в виду под своими трудностями?

– Я же был по уши в дерьме! Ты, надеюсь, не забыла об этом? А с твоим появлением проблем еще прибавилось – новая ходячая проблема, которая перевесит все остальные.

– Я – проблема?!

– Еще какая! Если бы ты только знала!

Подперев подбородок, она внимательно смотрела на его напряженное лицо и думала, как же заставить его поскорее добраться до самой сути.

– Ну если хорошенько вспомнить все детали, то в общем и целом я вела себя умницей. Не понимаю, почему это я вдруг стала для тебя проблемой.

– Правда? А по-моему, тебе просто не нравится, что тебя назвали «проблемой». Мне предстояло сложное дело: захватить Уоткинса и предать его суду. Это требовало столько хитрости, ума, актерского таланта, а тут вдруг меня отвлекает другое – женщина. Причем очень сильно отвлекает. Знаешь, сколько времени я провел в дурацких мечтаниях о том, как займусь с тобой любовью? Уму непостижимо. А потом тратил уйму времени, сил и изобретательности, чтобы воплотить все это в реальность. Да еще я буквально обезумел от страха за тебя. Тебя надо было постоянно охранять: от закона и от охотников за наградой, от всех видимых и невидимых опасностей во время пути в Мексику. Сама знаешь, мы в любую минуту могли наткнуться на что угодно – места там действительно дикие. Потом надо было защитить тебя сначала от Люка, затем от Уоткинса.

Он помолчал, вдруг удивившись своей собственной выносливости.

– Ты так связала меня по рукам и ногам всеми этими проблемами, просто опутала, что мне бы, дураку, сразу догадаться, что я люблю тебя.

Быстро заморгав, она уставилась на него. Онa и представить себе не могла, что он выскажет столь важную и сокровенную мысль вот в такой манере – открыто, но и как бы между прочим. Сказал о том, о чем она долгими ночами молила Бога, а он – сказал и лежит, хмурится, размышляя о недавнем прошлом! О, мужчины невыносимы!